Салли Руни - Нормальные люди

Марианна процеживает кофе, разливает в две чашки. В одну – четверть ложечки сахара, немного молока. В другой – просто черный, без сахара. Ставит их, как обычно, на поднос, шагает по коридору, стучит краем подноса в дверь. Никакого ответа. Придерживая поднос левой рукой у бедра, она правой открывает дверь. Воздух в комнате застоявшийся, пахнет потом и перегаром, желтые занавески на окне еще задернуты. Она расчищает на письменном столе место для подноса, садится в кресло на колесиках, чтобы выпить кофе. Вкус у него кисловатый, как у воздуха. Марианна любит это время дня, до начала работы. Опустошив чашку, она протягивает руку и поднимает краешек занавески. Столешницу заливает белый свет.

Тут Коннелл говорит с кровати: я, между прочим, проснулся.

Как чувствуешь себя?

Так, нормально.

Она подает ему чашку черного кофе без сахара. Он перекатывается в постели и смотрит на нее, плотно сощурившись. Она садится на матрас.

Прости за вчерашнее, говорит он.

А эта Сейди на тебя глаз положила.

Тебе так кажется?

Он поднимает подушку повыше, берет у нее чашку. Делает большой глоток и снова смотрит на Марианну, все так же щурясь, – левый глаз закрыт вовсе.

Она совершенно не в моем вкусе, добавляет он.

Кто тебя знает.

Он качает головой, отпивает еще кофе, проглатывает.

Уж ты-то знаешь, говорит он. Тебе нравится видеть в людях загадки, но во мне никаких загадок нет.

Пока она обдумывает его слова, он допивает кофе.

Мне кажется, загадка есть в каждом, говорит она. В смысле другого человека никогда не поймешь до конца и все такое.

Угу. А ты на самом деле так думаешь?

Так принято считать.

И чего я не знаю о тебе? – говорит он.

Марианна улыбается, зевает, недоуменно взмахивает руками.

Люди куда более постижимы, чем им кажется, добавляет он.

Можно я первая пойду в душ? Или лучше ты?

Давай, конечно. Можно взять твой ноутбук – почту проверить?

Да, разумеется, говорит она.

Свет в ванной голубоватый, больничный. Она открывает дверцу душевой кабины, включает воду, ждет, пока пойдет теплая. В ожидании быстро чистит зубы, аккуратно сплевывает белую пену прямо в слив, распускает узел волос на затылке. Потом снимает халат и вешает на дверь.

Еще в ноябре, когда новый редактор университетского литературного журнала отказался от этой работы, Коннелл предложил себя на его место, пока не найдут замену. Прошло несколько месяцев, никого не нашли, Коннелл так и редактирует журнал. Вчера вечером отмечали выход нового номера, Сейди Дарси-О’Шей принесла большую чашу ярко-розового пунша из водки, в котором плавали кусочки фруктов. Сейди нравится появляться на таких вечеринках, цепляться за запястье Коннелла и вести с ним приватные беседы про его «карьеру». Вчера вечером он выпил столько пунша, что свалился, когда попытался встать. Марианна решила, что в этом как минимум отчасти виновата Сейди, хотя на самом деле виноват был, несомненно, Коннелл. Потом, когда Марианна доставила его домой и уложила в кровать, он попросил стакан воды, но облился сам и облил одеяло, после чего вырубился.

Прошлым летом она прочла один из рассказов Коннелла. Сидя с распечаткой в руке – верхний левый уголок загнут, потому что у него не было степлера, – она вдруг увидела в нем совершенно другого человека. С одной стороны, она ощутила неожиданную близость к нему, будто бы получив доступ к самым потаенным его мыслям, а с другой – ей показалось, что он отвернулся от нее, сосредоточившись на какой-то своей сложной работе, в которой она никогда не сможет принять участия. Понятное дело, и Сейди тоже никогда не сможет принять в этом участия, в самом деле не сможет, но она все-таки писательница и тоже живет тайной творческой жизнью. А жизнь Марианны протекает исключительно в реальном мире, населенном реальными людьми. Она вспоминает слова Коннелла: люди куда более постижимы, чем им кажется. Все равно в нем есть нечто, чего нет в ней, он живет внутренней жизнью, в которую не впускает никого другого.

Раньше ей случалось гадать, любит он ее или нет. В постели он иногда любящим голосом говорил: ты ведь сейчас сделаешь именно то, о чем я попрошу, да? Он умеет давать ей именно то, что ей нужно, в результате она оказывается незащищенной, слабой, бессильной, иногда еще и в слезах. Он понимает, что причинять ей боль – излишне: она подчинится ему и по собственной воле, без всякого насилия. И все это происходит на каких-то очень глубинных уровнях ее сознания. А вот на каком уровне это происходит с ним? Может, это просто игра или он делает ей одолжение? Ощущает ли он все это так же, как и она? Каждый день в повседневной жизни он проявляет терпение и чуткость. Он заботился о ней, когда она болела, читал черновики ее рефератов, сидел и слушал, когда она излагала свои мысли, споря вслух с самой собой и меняя их по ходу дела. Но любит ли он ее? Иногда ей хочется сказать: а если меня не будет рядом, ты будешь скучать? Она уже задавала ему этот вопрос в том заброшенном доме, когда они были еще совсем юными. Он тогда ответил «да», но в то время она была единственной значимой частью его жизни, единственным, что принадлежало только ему, но больше так не будет никогда.

В середине декабря друзья начали спрашивать их о планах на Рождество. Марианна не видела родных с лета. Мать вообще не пыталась с ней связаться. Алан прислал несколько эсэмэсок, вроде: мама с тобой не разговаривает, считает, ты позорище. Марианна не стала отвечать. Она долго репетировала в голове беседу с матерью, если та все-таки позвонит: какие обвинения она ей предъявит, на каких истинах будет настаивать. Но та не позвонила. Прошел Марианнин день рождения, от родных – ни слова. Потом настал декабрь, она решила на праздники остаться одна в университете и поработать над дипломной работой – про ирландские тюрьмы после независимости. Коннелл хотел, чтобы она поехала с ним в Каррикли. Лоррейн будет тебе очень рада, сказал он. Я ей позвоню, вы все обсудите. В результате Лоррейн сама позвонила Марианне и пригласила ее к себе на Рождество. Марианна, которая всегда доверяла чутью Лоррейн, согласилась.

В машине, по дороге домой из Дублина, они с Коннеллом не умолкали ни на миг: шутили, говорили смешными голосами и покатывались от хохота. Вспоминая это теперь, Марианна считает, что они просто нервничали. В Фоксфилд они приехали уже затемно, в окнах горели цветные огоньки. Коннелл вытащил из багажника чемоданы. Марианна сидела у камина в гостиной, пока Лоррейн заваривала чай. Елка, зажатая между телевизором и диваном, мигала, рисуя светом повторяющиеся узоры. Вошел Коннелл с чашкой чая, поставил на подлокотник ее кресла. Прежде чем сесть, поправил серпантин на ветке. Действительно стало гораздо красивее. Лицо и руки Марианны сильно нагрелись. Вошла Лоррейн, стала рассказывать Коннеллу, кто из родственников уже заходил, а кто придет завтра и все такое. У Марианны стало так легко на душе, что захотелось закрыть глаза и уснуть.