Бет О'Лири - Квартира на двоих

– Но на тебе оно хорошо смотрится, – возражает Леон. – Как будто ты специально. Как будто такой стиль.

Смеюсь.

– Ну, спасибо.

– А ты? – спрашивает он и тянется пригубить вина.

– Что я?

– Как ты меня представляла?

– Я сжульничала и нашла тебя в «Фейсбуке».

У Леона ошарашенный вид, он застывает, не коснувшись губами бокала.

– Мне и в голову не пришло!

– Конечно, нет. В смысле, если кто-то собирается спать у меня в кровати, я непременно захочу выяснить, как он выглядит, но тебе внешность не важна, да?

Он задумывается.

– Как только тебя увидел, стала важна. А вообще, какая разница? Первое правило нашего совместного житья – никогда не встречаться.

Смеюсь.

– Значит, одно из правил мы все-таки нарушили.

– Одно из?

– Забудь, – отмахиваюсь я.

Неохота сейчас объяснять «первое правило Герти» или то, сколько раз я хотела его нарушить.

– Ох! – вдруг восклицает Леон, взглянув на мои часы с изображением героев «Питера Пэна» на холодильнике. Половина первого. – Поздно. – Смотрит на меня с тревогой. – Потерял счет времени.

Пожимаю плечами.

– И что?

– Не смогу поехать к маме – последняя электричка ушла двадцать минут назад.

У него страдальческий вид.

– Наверное, лягу на диване… Ничего?

– На диване? Зачем?

– Кровать для тебя.

Мое сердце бешено колотится.

– Диван крошечный. Придется спать в позе зародыша. Ложись на кровати со своей стороны, а я со своей. Весь год так делаем. С чего вдруг сейчас менять?

Взгляд Леона скользит по моему лицу, будто он пытается прочесть мои мысли.

– Это всего-навсего кровать, – продолжаю я, придвигаясь ближе. – Нам не впервой.

– Не уверен, что теперь все будет так однозначно, – сдавленно произносит он.

Поддавшись порыву, я наклоняюсь и легонько касаюсь его щеки, потом опять, прохожу поцелуями от скулы до краешка губ. Выпрямляюсь и смотрю ему в глаза. Кожа у меня и без того горит, но от его взгляда меня точно током бьет, и восемьдесят процентов тела внезапно становятся сердцебиением. Мы так близко, как только возможно, не целуясь. Паники нет, лишь блаженное, огненное желание. И наконец я его целую.

Я думала, наш первый настоящий поцелуй будет мягким и медленным, таким, какой чувствуешь даже пальцами ног, но, когда это в конце концов произошло, стало ясно, что для спокойного поцелуя мы слишком давно друг друга хотели и слишком сексуально ели пирожные. Этот поцелуй – настоящий, такой, от которого сразу возникает желание раздеться; какой бывает, когда вы, спотыкаясь, двигаетесь к кровати. Поэтому, когда мы на секунду размыкаем губы глотнуть воздуха, я ничуть не удивляюсь, что уже на Леоне верхом, мои волосы – над его лицом, длинная юбка задрана к бедрам, а он обхватил меня за спину и с силой прижимает к себе.

Прерываемся ненадолго. Я поворачиваюсь, бесцеремонно ставлю бокал с вином на кофейный столик, меняю позу для удобства больной ноги, и мы снова жадно целуемся.

Мое тело отвечает с жаром, которого, говорю совершенно искренне, я никогда прежде не чувствовала. Рука Леона перемещается мне на шею, по пути касаясь груди, и я почти вскрикиваю от нахлынувшего ощущения. Всё и везде возбуждено до предела. Понятия не имею, что дальше, размышлять над этим сейчас не могу. И очень рада – все воспоминания и все бывшие бесследно испарились.

У Леона твердое и теплое тело, и я думаю лишь о том, чтобы скорее избавиться от одежды и быть к нему как можно ближе. Когда я отклоняюсь, чтобы расстегнуть его рубашку, он отпускает мою талию и помогает: стаскивает рубашку и швыряет через спинку дивана, она повисает на торшере точно флаг. Я провожу руками по груди Леона, удивляясь, что могу его касаться. Вырываюсь на секунду из объятий, чтобы снять топ. Снова наклоняюсь для поцелуя, но он с шумным вдохом меня останавливает, упираясь мне руками в предплечья и окидывая взглядом мое тело. Под топом на мне тонкая сорочка, треугольный вырез которой повторяет очертания лифчика, уходя глубоко вниз.

– Господи! – хрипло произносит он. – Какая ты!

– Ничего такого, что ты еще не видел, – напоминаю я, опускаясь, чтобы снова ощутить его губы.

Он удерживает меня и смотрит. Я нетерпеливо вскрикиваю, но тут он прижимается губами к моей ключице и двигается ниже, целуя верх груди, и я перестаю возражать. Размышлять связно дольше двух секунд не могу. Мысли испаряются. Чувствую, как крупные участки мозга переключаются на секс. Например, та область, что отвечает за боль, абсолютно позабыла о лодыжке и увлечена тем, что проделывают губы Леона. Область, которая обычно переживает, что я толстая, отключилась совершенно. Речевой центр тоже не функционирует, и я исключительно мычу.

Леон просовывает руки под пояс юбки, дотрагиваясь до шелка трусиков. Сегодня я, естественно, в красивом белье. Может, я и не планировала такой финал, однако и не исключала его. Отстраняюсь и сдергиваю сорочку – только мешается. Чтобы мы оба могли снять остальное, придется слезть с Леона, хотя мне совсем не хочется. Мозг пытается планировать на несколько шагов вперед, однако шансов никаких, и я отмахиваюсь от проблемы в надежде, что Леон что-нибудь придумает.

– На кровать? – спрашивает он, снова приникая губами к моей шее.

Я киваю, но, когда Леон шевелится подо мной, бормочу какие-то возражения и склоняю голову, чтобы вновь его поцеловать. Чувствую губами его улыбку.

– Если ты не встанешь, до кровати мы не доберемся. – Опять приподнимается.

Я невнятно протестую. Он посмеивается, не отрывая рта от моих губ.

– Или на диване? – предлагает он.

Уже лучше. Я знала, Леон что-нибудь придумает. Нехотя слезаю с его колен. Его руки тянут за материю юбки, пальцы ищут пуговицы.

– Скрытая молния, – подсказываю, выгибаясь, чтобы показать молнию в боковом шве.

– Бесовские наряды! – ворчит Леон, помогая стянуть юбку.

Снова прижимаюсь к нему, и он меня опять останавливает, чтобы как следует рассмотреть. От его взгляда я заливаюсь краской. Расстегиваю его ремень и принимаюсь за пуговицы джинсов. Он шумно вдыхает и глядит мне в лицо.

– Поможешь? – интересуюсь, приподняв бровь.

– Предоставлю это тебе. Не торопись.

Широко улыбаюсь. Он стягивает джинсы и увлекает меня на диван. Подушки, прикосновение кожи к коже, сплетение рук и ног. Мы катастрофически не помещаемся. Смеемся между поцелуями, и всякий раз, как его тело касается моего, кажется, что кто-то перепрограммировал мои нервные окончания, и я ощущаю все в пять раз острее.

– И кто же додумался лечь на диване? – спрашивает Леон.

Он опускается, осыпает поцелуями мою грудь, и я начинаю стонать. Мне жутко неудобно, хотя неудобство – ничтожная цена. И лишь когда он, приподнимаясь, случайно тычет меня локтем в живот, я решаю, что достаточно.