В Коско - Войной опалённая память

В сентябре сорок первого прибыли в Пруцк. Родители Лукашевича посоветовали идти на Селецк, так как в их местах уже рыскали каратели, организовывалась полиция, вылавливали красноармейцев и всех подозрительных для них людей.

29 сентября прибыл в деревню Обчее, но и здесь уже была чужая власть. Староста Писарик взял меня на заметку и поселил вначале до Мирона Максимовича Курьяновича. Для немцев это была неблагонадежная семья. Сыны их были на фронте, за семьей установилась слежка.

Я вынужден был перейти жить к Анне Петровне Курьянович в качестве приписника, где живу и поныне. Таким, как я, надо несколько раз в месяц ходить в Гресск отмечаться в комендатуре. Ходило нас, как правило, много, а возвращались единицы. Остальных после допросов отправляли кого на расстрел, кого в концлагерь, кого в Германию как бесплатную рабочую силу.

В начале 1942 года связали нам руки и повезли в Гресск. Судьба моя была уже предрешена. Пришлось сбежать. Прятал меня старик Тишкевич. Спасибо ему большое. Патриотичный человек. Многих он людей спас. Сейчас у меня только один путь: в лес…

— Оружие есть? — спрашивает муж.

— При мне наган, — отвечает Быков. — Добуду в бою еще.

— Одежонка твоя совсем прохудилась. Босой ходишь, — обратил внимание Юзик на наряд своего нового бойца.

— Добывай голенища сапог, — поставил он перед Быковым первейшую задачу. — Смастерим тебе крепкие сапоги. По лесу, по корчам, да сучьям не набегаешь босиком, а борьба предстоит жестокая и наступать и отступать придется. Враг одет и обут и вооружен до зубов. Вооружиться надо и нам, да и собраться в один крепкий кулак. Организовать отряд и бить фашиста с тыла. В случае необходимости будем менять дислокацию. Побаивается лесов и болот интеллигентный фашист. Да и куда он сунется со своей техникой в эти дебри. А мы их будем колотить из засад, сжигать склады и мосты, нарушать связь и коммуникации. Словом, истреблять фашистских солдат и их прихвостней, поднимать весь народ на борьбу…

Я была удивлена, как он преобразился. Несколько дней назад это был дряхлый, осунувшиеся старик, в рваной, как и у Быкова одежде, в растоптанных башмаках. Теперь он четко ставил перед нами задачи, уверенно и твердо брался за изучение окружающей обстановки.

А изучать было что. Каждый вопрос требовал своего решения. Бойцов надо было разыскать, свести сюда и объединить. Их нужно было кормить и одевать! И это тогда, когда кругом враг, полно предателей и угодников.

— Сапоги может сшить Константин Карпук, — предлагаю я мужу возможный вариант.

— Верно, — говорит. — Это дело я поручу Николаю Далидовичу. Шить все сможет Юзефа Луцевич, да и Иван Карпук хороший портной, будет работать на нас. Это свои люди. Но это потом, когда соберемся в отряд. Теперь же нужно продумать, как гнать отсюда полицию. Сжечь мосты на подступах в нашу зону. Рвать связь.

— Я готов выполнять любое задание. Прямо немедленно. Назад я не возвращаюсь. И хозяйка моя знает, что я в надежном месте. Сейчас не они за нами будут охотиться, а мы им постараемся устроить хорошую баньку. Как мне к вам обращаться? — неожиданно спросил Быков. — Товарищ командир?

— Нет, — товарищ командир нельзя и теперь и, видимо, даже тогда, когда у нас будет целый отряд. Нужны клички. Для вас, пожалуй, пускай так и остается «танкист». Такая кличка, возможно, не повторится, а если случится и такое, то придумаем второму танкисту, что-нибудь новое.

— Как же назовем меня? — задумался наш командир.

— Председатель, — подсказала я, чем вызвала улыбку у моих подпольщиков.

— Не годится, — отрезал муж. — Председателя знают, его как раз и разыскивают.

— Лесник, — попыталась я подсказать уже более подходящую кличку, учитывая расположение.

— Тоже неудачно. Указывает, что партизан. Назовем товарищ Кирпач. Это лечивший нас в городе Энгельсе военврач. Он-то и выходил меня почти безнадежного, вернул к жизни, призывал всех нас, госпитализированных, к мужеству и борьбе. К борьбе не только за жизнь и выздоровление, но и к борьбе с заклятыми фашистами.

В начальной школе в Пересельках готовилась вечеринка, посвященная отправке молодежи в Германию. Затеяли это оккупационные власти, рассчитывавшие обманом и посулами заманить местных юношей и девушек в рабство.

По разному относились к этому родители, чьих детей поджидала горькая участь. Различные приемы находили они, чтобы избежать беды. Пущены были в ход дальние родственные связи и знакомства с теми, кто был в полиции. Готовились и предлагались подношения и взятки, которые охотно брались фашистскими ставленниками. Но особенно результативно действовало золото и изделия из него.

Этим и воспользовался дед Антон, чтобы откупиться у фашистов, чтобы не гнали в неволю, а оставили при доме его единственную дочь Маньку. Нашел каналы дед, ушли его золотые пятаки жадным фашистам и их холуям в обмен на жизнь дочери у себя на родине.

Наша старшая дочь София тоже была в этих черных списках и мы с мужем ломали головы, как избежать этой участи. Откупаться нам было нечем, да и не пошли бы мы на этот шаг с оккупантами. А началось вот с чего.

Заворачивает как то дед Антон ко мне в хату и говорит:

— Позови Юзика. Дело есть.

Дед был смышленый, раз есть дело, значит оно стоящее. За шляхом в сушне для льна была организована их встреча.

— Ольга, не уходи, тебя это тоже касается, — тихо предупредил дед Антон.

— Немецкие власти в ближайшее время хотят завербовать в Германию нашу молодежь. От знакомых узнал, что в списках числятся моя Манька, ваша Соня, Серафима Гутковская, Соня Янукова, из Блащитника — старший сын Николая Далидовича, Витя Макей и много других. Готовится по этому поводу собрание и вечеринка для молодежи.

Дед внимательно смотрел на нас, считая видимо, Что известие о предстоящем событии до нас, стремившихся быть в тени, не докатилось.

— Что же будем делать? — спросила я, чтобы узнать намерение этого бывалого старика.

— Выход есть, — отвечает. — У меня на примете свой человек. За три золотых пятака взялся устроить. Надо было бы и вам подумать…

— Нет у меня золота, чтобы расплачиваться с фашистами, — вскипел мой муж.

— Выручу, — тут же находит выход дед Антон, не понявший, что Юзик в принципе не допускает такой сделки. — Припасено у меня на черный день, уж больно падки швабы на этот металл.

Я видела, как был огорчен мой муж таким поворотом дела. Под горячую руку он мог вытурить из сушни нас обоих.

— Придет наша власть, опять ты займешь свое место, тогда как-нибудь и рассчитаемся, — спокойно вел свою мысль рассудительный дед.

— Наша власть, говоришь, — уже более спокойно повторил муж, обрисованную стариком перспективу.