В Коско - Войной опалённая память

Положение моей жены, Ольги Алексеевны, а также ее подруги Ганны Давыдовской было сложным. В наших хатах лежало пятеро раненых партизан. Ганна быстро запрягла кобылу, уложила на повозку двух раненых бойцов, которые находились на ее попечении, и подъехала к нашей хате. Миша и Андрей, опираясь на Соню, пробовали ходить сами. Их вывели быстро. Сложнее было с третьим — тяжело раненым партизанским фельдшером Барановцом, нашим довоенным Гресским доктором — тяжеловесом. Более ста килограммов был его вес, а в раненом состоянии и того больше. Но справились женщины и с ним. Погоняя кобылу, подбегом шли рядом с повозкой, направляясь на «Боровину», чтобы укрыть раненых в землянке. Когда прибыли, то и детей пихнули туда же.

Ганна решила распрячь повозку, освободить кобылку, пустить бежать ее на луг. Но взял на прицел их немец, летят мины — то недолет, то перелет. Рассупонила хомут, сняла гужи, освободила «Воронку» от повозки, но не уходит она от хозяйки ни на шаг. Прижались вместе к стенке сарая.

Бомбит фашист, хочет уничтожить партизанских помощниц, да не получается. Рядом с сараем легла мина, засвистели осколки, обдало гарью женщину и лошадь. Дрожит лошадка, стрижет ушами, жмется теснее с хозяйкой к стене. Когда закончится этот поединок? Вторая мина рванула в огородике, в торце хаты, выворотила сирень, вынесла окна.

«Быть не может, кончатся твои игрушки, не бездонное же твое брюхо?» — думала Ганна, забыв об опасности и смерти, выглядывая из-под крыши сарая на ревущий самолет, который снижался до того, что почти касался крыши построек.

Самолеты охотились за людьми, снижались так низко, что можно было видеть ухмылки осатаневших ассов. Чувствовали они свою безнаказанность.

Мы с группой партизан были в это время на опушке леса. Многие потянулись за оружием. Было у нас чем достать этих гадов — винтовки, автоматы, пулеметы. Особенно рвались дать очереди обстрелянные кадровые военные — Павел Быков, Николай Хохлов, Михаил Кравцов и наш местный «Полтавский».

— Не стрелять, — крикнул я. — Сожгут всю деревню, вызовут еще дополнительно самолеты.

Но поджигать уже начали, и, главное, с нашего же дома. Вот вспыхнула его крыша, загорелись дворовые постройки. Не удержалась жена, несмотря на окрики, побежала спасти хоть что-либо из документов, выпустить живность из сараев. Но пламя охватило их, не подойдешь. Горят заживо свиньи, куры, гуси. Дом охвачен пламенем, бьется в окно кошка. Схватила, она оказавшийся под рукой камень, бросила в стекло, выпрыгнула кошка из пламени.

Фашистские самолеты по-прежнему кружили над деревней, но мины и бомбы у них, видимо, были израсходованы, молчал и пулемет, значит высыпали все. Кажется, были бы камни у стервятников — сыпали бы и их на наши головы.

Но что это? Что-то большое отделилось от самолета, начало кувыркаться в воздухе с ревом и грохотом. Да это же пустая бочка. Шлепнулась она на соломенную крышу соседской варивни, пронзила насквозь, упала на картошку.

С. К. Лещеня.

Убит был во время того налета наш партизан Соболевский, ранено было несколько партизанских лошадей, атакованных на лугу. Сгорела баня партизан, льносушилка и еще пара домов, что находились ближе к лесу.

Предупреждала нас Валентина Витко о готовящейся карательной акции против Селецких патриотов, но чтобы самолеты направить — это для нас было сильно большой честью тогда. Больше сотни воронок от мин и бомб насчитали мы тогда окрест нашей деревни. Десятки мин и две фугасные бомбы оказались неразорвавшимися. Они аккуратно были подобраны партизанами и использовались для выплавки тола, который будет использован против тех, кто их здесь посеял.

Когда вражеские самолеты улетели и мы вернулись в деревню, я увидел свою жену, которая со слезами на глазах стояла на своем пожарище.

С этого момента жилищем нашей семьи стали партизанские землянки. Не стало явочной квартиры, где бывали В. И. Заяц, С. К. Лещеня, М. И. Сарычев, Т. И. Кусков, Градов и другие руководители партизанского движения.

— Не убивайся, не плачь, будем жить в высоких домах этих фашистских асов, — успокоил я жену.

Напряженное было время. Враг ужесточал свои репрессии. Действовала их разведка. Вылавливали коммунистов, активистов советской власти, людей, недовольных новыми порядками. Всех их ждал один исход — смерть или рабство в Германии. Полицию из Селецка мы изгнали, однако их рейды из соседних гарнизонов и наскоки совместно с карателями продолжались. Возникали группировки партизан, базировавшихся в окрестных лесах. В деревнях по несколько раз за сутки менялась власть: днем нагрянет полиция и каратели, ночью — партизаны.

Вот в это сложное время в ноябре 1942 года в ночных сумерках кто-то постучался в окно нашего дома. Открыли. У крыльца стоял наш связной дед Антон.

— Иосиф Иосифович дома или в лесу? — шепотом спрашивает он мою жену Ольгу Алексеевну.

— Дома нет, в лесу в лагере, — ответила Ольга.

— Десантники из Москвы сюда явились. Интересуются, какая у нас здесь власть. Вооружены, со звездочками на шапках. Просят, чтобы свел с кем-нибудь из надежных людей.

— И ты, дед, сразу выпалил, что коммуниста им приведешь? — испуганно спросила Ольга Алексеевна.

— Нет, в отношении коммуниста, я им ничего не говорил, но документы у них потребовал. Показывают удостоверения, выданные в Москве, с печатями, как полагается. В документах я разбираюсь. Я еще в ту войну в штабе при канцелярии служил.

Дед Антон был моим надежным помощником и доверенным лицом. Сообразительный, хотя и в преклонном возрасте, он мог выполнить любое поручение, оставаясь при этом незамеченным и вне подозрений. А когда-то, в тридцатые годы, при организации колхозов потрясал кулаком в воздухе, угрожая сельским активистам. Что и говорить, довольно зажиточным был он человеком, хотя зажиточность эта происходила не от эксплуатации односельчан, а с собственного мозоля. С большим скрипом расстался он тогда с молотилкой. Пришлось сдать Антону жеребца, завел в общий сарай и одну коровку.

С момента образования нашей подпольной группы, возникновения партизанского отряда он выполнил уже не одно мое поручение. К немцу нюх у деда остался еще с первой империалистической войны, знал он, на что они способны, особенно под знаменем фашизма, возведя себя в ранг представителей избранной расы.

— Не сомневайся, Ольга, это наши люди, — еще раз убедительно произнес дед. — Им нужно обрисовать обстановку, сориентировать, надежные местные проводники понадобятся. Найдут о чем потолковать партийцы. Кто же лучше нашего председателя подойдет для этого?

— Хорошо я приведу Иосифа. А ты, дед, возвращайся к ним, побалакай. Узнай, что за гости явились? Теперь время такое, фашисты вон как подсылают шпионов, язык распускать не следует, где не положено.