В Коско - Войной опалённая память

Только на той полосе, где скрывалась мать с моими братьями и сестрой, погибли десятки невинных людей. Молодых девушек — сестер Соню и Надю Сивец, Нину и Марию Писарик фашисты зверски мучили, изрезали и кололи кинжалами, страшно было смотреть на их изувеченные, израненные тела, когда их привезли домой на телеге…

После освобождения Беларуси к маме стали поступать вести о детях. Прислал сообщение друг моего старшего брата Михаила, писал, что брата ранило в грудь, он его вынес с поля боя, на повозке доставил санитарам сдал и побежал догонять часть. Было это в Румынии 16 апреля 1944 года.

Вести шли неутешительные. Написал и однополчанин отца, извещал, что папа погиб, описывал, как и при каких обстоятельствах.

Петр ушел с войсками, от меня за три года неволи ничего не получала. Не хотелось жить, просила себе смерти, но горе стояло рядом: корью заболела Нина. Организм ослабший, девочка угасала на глазах. Мать бросила все и с оказией отвезла ее в Гресск. В больницу не взяли, но подсказали куда идти. Пошла, села на пороге и никуда. Предоставили маленькую кроватку для больной, а мама устроилась рядом на голом полу. Утром ходила по людям просила у кого стакан молока, у кого кусок хлеба. Узнав о ее горе, люди не отвернулись, помогли. Спасла она Нину от неминуемой смерти. Много ведь в то нелегкое время умерло детей от кори.

Судьба распорядилась так, что старшие дети, попав, как говорится, в самое пекло войны, выжили, а младшенькие, хотя и им досталось, дома погибли.

С узелком за плечами возвращалась я домой. В Гольчицах встретила меня Надежда Степановна Стром, и поведала о страшном горе, постигшем нашу семью. Семнадцать километров я шла и шла, не зная устали, а когда подошла к дому, увидела девочку, которая закрывала дверь, тянулась ручонками достать до накладки. Моего приближения испугалась, заплакала.

Это была моя сестра Нина, которая спаслась с мамой во время последней ужасной блокады. Потом она успешно окончила десять классов, поступила в институт иностранных языков, учительствует в Пинске.

Вернулась я из Германии, потом — брат Михаил. От него мы узнали, что ФЗО эвакуировали и их призвали в армию. Не видели мы его более 5 лет, а вернулся он в 1946 году. Вернулся Михаил больной желтухой, с ранением бедра и осколком в легких. Поехал к Петру и там устроился в охрану лагеря военнопленных. Получил обмундирование и паек. А когда лагерь расформировали, перевели его в Минск инженером по топливу в КЭЧ ВВС, где он проработал 34 года, от инженера дошел до заместителя начальника части. Скоропостижно скончался 11 августа 1983 года.

Что можно еще рассказать о подпольном и партизанском движении? Меня всю войну не было дома, но первый год переживала вместе со всеми и видела, как проливается невинная людская кровь. И надо отметить то, что весь народ сплотился воедино перед опасностью. Предателей были единицы, их все ненавидели.

Война не обошла стороной никого, даже тех, кто, возможно, жаждал спокойной жизни. Вот, например, был у нас кулак Ходот Курьянович. Перед войной вернулся в деревню, ему кое что из отнятого вернули и он спокойно за-жил со старухой женой. Может и не желал добра советской власти, да ведь и его не обошли фашисты. Старику было 90 лет, он не мог уже убегать и остался в землянке. Фашисты и полицаи поставили его к дереву, требовали золота, стреляли над головой, поиздевавшись вдоволь — расстреляли.

Или взять Федоса Курьяновича, не хотел вступать в колхоз, жил единоличником, а сын пошел работать в лесничество. Но и его беда не миновала, погиб его единственный сын Степан в первые дни войны от рук фашистов.

Помнят все в деревне скромного рабочего тракториста Владимира Рухлевича, жил он среди нас, изыскано не одевался, красиво не говорил, работник был честный, трудолюбивый. Тогда в колхозе трактор был большим подспорьем. Всю работу выполняли на лошадях. Так вот он был безотказный работник. И семейка у него была — двое маленьких дочерей и жена. Только, только стали обживаться, у самого отца не было и жену взял сироту. Он не из местных, приезжий, но все в деревне его уважали, не было случая, чтобы он кому-то отказал в просьбе, с кем-то поспорил. Золотые имел руки.

В колхозы пошла техника, нужны были свои механики. Довоенный председатель Селецкого сельсовета Иосиф Иосифович Коско пригласил Владимира из Габриелевки, что возле Шацка для укрепления своих колхозов механизаторами. Да еще механизатора Николая Далидовича перевез из Слободы в деревню Блащитник в организованный им колхоз имени Свердлова.

Когда началась война отремонтировал Рухлевич с Далндовичем и его сыновьями радиоприемник, оставленный председателем сельсовета при отъезде с моим отцом за линию фронта. Владимир отладил радиоприемник, слушал сообщения из Москвы о положении на фронтах, распространял сводки Совинформбюро. Первый связался с партизанами, стал им помогать, указал им тайники с припрятанным продовольствием, одеждой, медикаментами, ремонтировал оружие в мастерской. Но какая-то сволочь выдала его. Погубил один неосторожный случай.

Партизаны принесли из лесу на ремонт радиоприемник и оружие и оставили в сушилке для льна. Кто-то выследил Рухлевича. когда он пошел все забирать в мастерскую. Явились каратели из Щпткович, его забрали и увезли. Подвергли жестоким допросам и пыткам. Требовали выдать активистов, подпольщиков и партизан. Но он никого не выдал.

Когда фашисты приказали вести в место» где располагаются партизаны, он завел их в самые дебри. Избитый и измученный Владимир уже не мог передвигаться, лежал на телеге, только голову поднимет и тут же падает, но хоть так отомстил фашистам, поводил их по лесу. Не побоялся, зная, что когда они раскроют обман, побои повторятся, а смело смеялся над ними.

Когда каратели поняли, что их дурачат, с яростью набросились на Владимира Рухлевича, сильно били, потом привезли в деревню. Весь народ согнали вместе с детьми смотреть на казнь. Вот поднялся окровавленный Рухлевич, босой, в белье, еле стоит на ногах, ищет взглядом в толпе свою жену Ольгу, а она по просьбе односельчан не пошла смотреть, а ходила в конце деревни кричала, да ломала руки. Баялись, что не выдержит она, бросится к нему, да как бы и ее не повесили с ним, а у них двое маленьких детей, а родных никого нет.

Собрался он из последних сил, стал прямой, гордый, не увидели его слабости враги, крикнул: «Прощайте, товарищи!» — натянул крепче кепку на голове и повис в воздухе под сельсоветской аркой.

Три дня не разрешали каратели снимать его тело с биркой «Партизан» на груди, выставили патруль из полицаев. Каждое утро и вечер жена Ольга приходила, целовала его холодные ноги, да голосила.