Юрий Гаврилов - Записки комбата

— Рад тебя видеть, Шевченко! — сказал начальник штаба батальона, подходя к капитану и пожимая ему руку. — Возвращаешься с сопровождения?

— Возвращаюсь, товарищ майор, — ответил капитан, широко улыбаясь и стаскивая с головы измятую панаму.

— Загорел, морду отъел.

— Как же, отъешь тут, — махнул рукой Шевченко. — Вчера под Салангом ночевали… Всю ночь какой-то мудак стрелял по нас из ДШК. Выстрелит — и тут же сменит позицию. Так мы его и не вычислили… Ну а как вы живы-здоровы?

— Как всегда — между х… и очень х… Проморгали засаду. Четыре трехсотых, девять двухсотых, комбат тяжело ранен… Кстати, не подбросишь старлея до электростанции, ты же мимо идешь? Я чувствую, мы здесь надолго встали. Заменщик к Жиглову в полк связи приехал, знакомься.

Капитан повернулся к Сибирцеву и… у него от удивления отвисла челюсть:

— Серега!.. Сибирцев!.. — заорал он, стиснув старшего лейтенанта в сильных объятиях.

— Вы что, знакомы? — удивился майор.

— Еще как знакомы! — кричал Шевченко, мы же выходцы из знаменитого Порт-Артурского!

— Подбросишь его к электростанции? — спросил майор.

— Подброшу, какой разговор? Замена — святое дело! А разве Жиглов там?

— Нет, Жиглов в Кабуле. Старлей временно примет роту охраны.

— Понятно.

— И расскажешь заодно, откуда иногда вылетают пули и в каких ямках на дороге припрятаны фугасы. Ты у нас человек опытный.

— Добро, товарищ майор! Только Сибирцеву об этом рассказывать не надо, ему все известно еще по Китаю.

Нет, совсем не таким он представлял себе Афганистан. Все оказалось как-то слишком просто и жестоко.

Они ехали на броне боевой машины пехоты с капитаном Шевченко, этим улыбчивым парнем, обросшим недельной щетиной, в большом, не по размеру бушлате, и Сергей смотрел на все то, что окружало, не понимая, во сне это или наяву. Нависшие над самой дорогой голые, изломанные скалы. Рев техники, отдающийся эхом. Приподнятые стволы пушек и пулеметов…

— О, да ты «Звезду» получил! Где это ты успел отметиться? — удивленно и восторженно вскрикнул Федор, увидев на груди Сибирцева бардовую колодку.

— Это еще за Китай. Бросили кость, чтобы молчал.

— «Духи» как черти злые, не дают спокойно жить, — кричал Шевченко. — Одно утешение — замена скоро. А ты, какими судьбами сюда? Никак, прямо из Даурии?

— Нет, из Новосибирска. Из Даурии заменился в Сибирь в октябре восемьдесят первого. Хотел уволиться из армии, но решили, что я здесь нужнее.

— Ну и как там наши?

— Кого ты знаешь, почти все разъехались. Командир полка ушел начальником укрепрайона в Краснокаменск, вместо него Соколов, сын министра, Волгин — в академии, Васю Теслю, за пьянку, сняли на батальон, Игорь заменился в Германию…

— А у тебя как дела? Женился?

— Женился. Жену зовут Юля, но ты ее не знаешь, она приехала в Даурию, когда ты был уже здесь. Сын, Ванек, подрастает.

— Молодец! Быстро ты, не ожидал!

— А ты я вижу, уже капитан?

— Прибыл сюда, сразу старлея дали, затем заменил погибшего ротного и… вот уже капитан!

— Здорово! В Даурии пять с лишним лет в лейтенантах торчал, а здесь за полтора года до капитана дошел!

— Случайно все!

— Сомневаюсь! Случайно нашему брату звезд не дают!

По разбитой гусеницами дороге они поднимались все выше и выше в горы.

— Стреляют здесь часто? — спросил Сергей.

— Здесь не часто. Последний раз — в мае — сожгли колонну бензовозов. А вот дальше, километров через десять, будет Черная Щель. Там да, место удобное.

Он поежился, поднял воротник и, сунув руку в карман, вытащил оттуда местами поржавевший старинный кинжал. Сибирцев думал, что Федор сейчас начнет хвастать трофеем, но он протянул оружие ему.

— Возьми себе на память. Мне все равно домой скоро, а через границу эту херню не провезешь.

Сергей долго рассматривал кинжал, потом затолкал его поглубже, во внутренний карман. Действительно херня. Для чего он ему? Разве что хлеб резать.

Однообразие дороги уже порядком надоело. За каждым поворотом открывался все тот же дикий пейзаж.

Шевченко приподнялся и огляделся:

— Сюда я, Серый, ехал романтиком. Три мушкетера, экзотика, представлял, как население выбегает с увесистым караваем. Как в военной кинохронике… А тут — вши, кровавый понос и рваные раны. Вместо каравая — увесистая дубина народной войны! И никому не нужен наш социализм. Я трижды обманывался, пока не понял, что такое Афган. Наверное, это судьба меня наказывала за мои три рапорта. Так хотелось попасть сюда. Черт меня дернул!.. Когда ехал в Афган, остановился на ташкентской пересылке. А там теснота, вонища, грязь. Хуже самой паршивой казармы. Ну, думаю, и провожают героев.

А позже я стал понимать, что никому здесь не нужен. И родной стране тоже не нужен — вместе с моим интернациональным долгом. В газетах пишут черт знает что. Вроде мы здесь только и делаем, что устраиваем вечера интернациональной дружбы, а в свободное время занимаемся боевой учебой. Живу потерянный, одна злоба в душе. Как-то особист вызвал: что-то вы странные разговоры ведете, извращаете нашу помощь. Не стал спорить с ним, промолчал. Плевать я хотел на их особое мнение. В других ротах люди гибли, а у меня ни одного. Раненых, правда, двое было, а убитых — ни одного. Мне солдаты рассказывали, что все завидуют нашей роте. Я бойцам всегда говорю так: «Ребята, на этой дерьмовой войне мы выживем, если будем держаться друг друга». Так некоторое время жил, терпел.

А потом зима, затишье. И захандрил. Помогли соседи-афганцы, офицеры из роты царандоя. Случилась однажды пьянка совместная. Они спирт привезли, мы закуску выставили. На русском они говорили прилично, некоторые у нас учились. И вот изливаю им душу, а они мне тоже как на духу: если вы сейчас уйдете, нам будет плохо. Нас перережут, и на вас одна надежда. Назад нам, мол, пути нет, и воевать придется до последнего. И тогда я немного воспрянул…

Качнувшись, БМП остановилось. Сергей тряхнул головой и огляделся вокруг. Колонна стояла на узкой обочине, почти прижавшись к отвесной скале. Вдоль нее, запрудив всю проезжую часть дороги, вытянулся длинный караван афганских «наливников». Водители сидели на корточках у самых колес машин. За изгибом дороги чадил горящий бензопровод, а с почерневших, закопченных гор, сдавивших дорогу, как в тисках, раздавались хлопки выстрелов. Черная Щель!

Сибирцев спрыгнул на дорогу и пошел в голову колонны. Вдоль машин с подчеркнутой невозмутимостью расхаживали солдаты, держа автоматы стволами вниз, сплевывали, курили и сквернословили в адрес «оборзевших духов».

Посередине дороги, наискось, стоял развороченный корпус танка. Как издевательство над здравым смыслом выглядели на нем совершенно целые тралы — фугас сработал прямо под днищем. Впрочем, все по правилам: контактные пластины на два-три метра были выдвинуты от заряда, танк наехал передком, а фугас сработал на середине корпуса. Танковая башня была сорвана и, перевернутая, валялась в десяти шагах от вздутого, покореженного остова. Во время взрыва, и это было видно сразу, сдетонировал находящийся внутри машины боекомплект.