Ивлин Тойнтон - Современное искусство

Лиззи опускает голову, думает — не рассказать ли Белле о том, что значит для Пола Клей Мэдден, но не может собраться с духом.

— Замнем. А как вам Нина, вы ладите?

— Она просто чудо.

— Хорошо, раз уж вы здесь задержитесь, почему бы вам не пригласить этого вашего австралийца на уик-энд, а то не ровен час заскучаете.

— Вы очень добры, — чопорно благодарит она Беллу, но тут звонит телефон, и она опрометью бежит в гостиную.

— Сообщите, что я иду на поправку, потом передадите мне, что скажут.

— Дом Беллы Прокофф, — Лиззи повторяет это раз за разом весь день.

С тех пор как Белла вернулась, звонили уже раз двенадцать: из Гуггенхаймовского музея, из Художественного центра Уокера [67] Художественный центр Уокера — собрание современной американской и европейской живописи и графики постимпрессионистов и художников других направлений. Основан в 1879 г. Назван в честь промышленника и филантропа Т. Уокера. , из музея Роз при Брандейсе [68] Музей Роз при Брандейском университете — один из первых университетских музеев современного и актуального искусства в Америке. Представительная (более шести тысяч работ) коллекция произведений искусства с середины XX века по наши дни. Выставки, разнообразные программы. Основан в 1961 г. Назван в честь благотворителей Эдварда и Берты Роз. , из самых разных галерей; все звонившие, заметила Лиззи, называли не только себя, но кого или что они представляют. Белла наказала ей записывать телефоны и говорить, что она им отзвонит, когда будет себя лучше чувствовать.

— Могу я поговорить с мисс Прокофф? — голос у мужчины раздраженный.

— Извините, сейчас она не может подойти к телефону.

— Это почему же?

— Потому что она не может встать с постели.

— Это кто, Нина?

— Нет, это Лиззи.

— А вы кто?

— Я выпускница университета, мисс Прокофф наняла меня на лето.

— Вот оно что… Раз так, скажите, как она.

— Кто этот зануда? — кричит Белла.

— Могу я передать мисс Прокофф, кто звонит?

— Можете. Эрнест. И спросите, когда она, чтоб ей пусто было, установит телефон у кровати?

— Это Эрнест. Он спрашивает, когда вы наконец установите телефон у кровати.

— Передайте, что я подумываю об этом. Скажите, я позвоню ему, как только смогу.

О чем Лиззи и оповещает Эрнеста, но от него не так-то легко отделаться.

— Как она, прошу рассказать поточнее.

— У нее ушиб позвоночника ну и бедра, вот и все. И еще сотрясение мозга. Сломано только одно ребро.

— Это, барышня, мне известно. Я звонил в больницу два раза на дню. Я спрашиваю, как она сейчас.

— Она лежит. — Лиззи растеряна.

— Это вы мне уже сообщили. Она в сознании? У нее боли? Она может двигаться?

— Двигаться она может, но с трудом.

— Спасибо за информацию, — Эрнест вешает трубку.

— Бог ты мой! — говорит Лиззи, снова подсаживаясь к Беллиной постели. — Какой неприятный человек.

— Эрнест — один из самых любимых моих друзей, — говорит Белла. — Не будь его, я бы давно свихнулась. И дайте мне еще одну таблетку, ту, желтую. Одна явно не подействовала.

— Вы же приняли ее всего несколько минут назад.

— Все они не действуют. — Беллино лицо искажает гримаса боли. — Какой сегодня день?

— Одиннадцатое.

— Точно?

— Да.

— Значит, сегодня годовщина моей свадьбы. Сорок первая. Верится с трудом? — Она насмешливо вскидывает бровь, смотрит на Лиззи.

— Вы поженились здесь? — спрашивает Лиззи, не осмеливаясь спросить ни о чем более личном.

— Нет, в одном из захолустных городишек на Гудзоне. В Ардсли.

— Там жили ваши родители?

Белла фыркает.

— В Ардсли мне удалось найти священника, который согласился нас поженить. Он непременно хотел сочетаться в церкви, но я же еврейка, а он не переступал порога церкви лет пятнадцать, так что нам везде отказывали. А тот священник — он был унитарий [69] Унитарии — течение в протестантизме. Унитарии допускают свободное толкование Священного Писания, выступают за веротерпимость. — согласился нас поженить, ну мы сели на поезд и поехали в Ардсли.

— Только вы с ним, и больше никого?

В Беллиных глазах проскальзывает подозрение.

— Столько вопросов, почему?

— Пытаюсь представить, как это было.

— И не пытайтесь. Время было совсем другое. Шла война. Да и люди были другие. — Голос ее вдруг слабеет: видно, таблетки все же оказали действие. Чуть спустя ее голова падает на грудь; Лиззи уже собралась выйти, как вдруг Белла снова заговорила, но, что она говорит, Лиззи разбирала с трудом.

— Священник на вид — вылитый Икабод Крейн [70] Икабод Крейн — нелепый, нескладный школьный учитель, персонаж новеллы «Легенды о Сонной Лощине» из сборника «Книга эскизов» (1819–1820) американского писателя Вашингтона Ирвинга (1783–1859). … Я все смотрела на его нос, а в голове крутилось: это не в счет, это не настоящая свадьба. Но он был хороший, очень хороший человек… Нельзя… А потом всю дорогу до станции за нами тащился песик, колли, и он боялся, что пес не найдет дорогу назад. Свидетельницей у нас стала женщина, которая убирала могилы за церковью, она отряхнула землю с рук. Потом он сказал: всегда… всегда прощайте друг друга… Ты поняла. Ты, Белла… У меня было такое чувство, точно я признаюсь в преступлении. Ты, Белла, берешь этого мужчину…

Голос ее затихает. А Лиззи видится, как она стоит там — прямая, плечи расправлены, подбородок вздернут. Ты, Белла… Ты, Белла, ты берешь этого мужчину в мужья? Да, беру.

Кошачьи, зеленовато-голубые, мерцающие глаза на дряхлеющем — прямо при тебе — лице; стоит ей засмеяться, и кожа под подбородком предательски трясется. А вот улыбка у нее милая, трепетная, та же, что и тридцать лет назад. Точно такая же улыбка в придачу к цветастым тортикам и лифчику у нее на снимке, благодаря которому — других оснований нет — она может войти в века.

Это последний, за неделю до гибели, снимок Клея Мэддена. На нем он уже не тот жилистый ковбой с зажатой в углу рта сигаретой, вид у него потерянный: глаза опухли, волосы клочковатые, скверно остриженные, лоб в страдальческих складках. Навалившись на руль, он выглядывает из окна машины, а Марни Райан — она вспорхнула на кузов — кокетливо делает ручкой. Теперь, задним числом, ясно, что жить ему осталось недолго, ясно это было, по свидетельству многих из тех, кто его знал, и тогда, неясно одно: что она себе думает, с какой стати она — а ей, судя по всему, невдомек, что с ней человек в крайнем отчаянии, — с этими ее длиннющими крашеными ногтями, с этой ее зазывной позой там.

— К сожалению, мне нечем вас угостить, — сухо говорит она, но, как только он предлагает пойти куда-нибудь выпить, сразу оживляется.

— А что, прекрасная мысль. Впрочем, не могу же я идти вот так… Как по-вашему?