Ивлин Тойнтон - Современное искусство

— А, это ты, — радуется Лиззи, потом, видно, соображает, который час, и спрашивает: — Что-нибудь случилось?

— Все в порядке. Просто захотелось поговорить с тобой.

— Ты приедешь на уик-энд, ничего не изменилось?

— Конечно же, приеду.

— Помнишь, как сюда добираться?

— Конечно же, помню.

— Вот и хорошо, — по ее краткому ответу он понимает, что она не одна.

— А этот тип приходил еще? Тот биограф?

— Пока нет.

— Чем вы занимаетесь?

— Читаем «Холодный дом» [78] «Холодный дом» (1853) — роман Ч. Диккенса. .

— По мне так лучше снотворного не найти.

— Как идет работа?

— Хреново. Но вполне возможно, я буду участвовать в групповой выставке на 57-й. В новой галерее, в Фуллере. Полной определенности пока нет, но владелице мои работы и впрямь нравятся.

— Но это же чудесно!

— Ну… это мы еще посмотрим.

— Когда ты про это узнал?

— Сегодня. Я только что вернулся из галереи. — Воображение рисует ему Сашу Бородин, из ее тонких губ то и дело выскакивает язык. Нет, не терьер, а ящерица. Мухоловка.

— Так вот почему ты позвонил. — Лиззи на седьмом небе.

— Наверное. А сейчас мне, похоже, надо уйти. Позвони мне поскорее, договорились?

— Конечно, позвоню.

— Когда сможем поговорить.

После чего он — в приступе раскаяния — пытается работать; даже разворачивает холст, написанный по мотивам сезанновских гор, разглядывает его, хочет убедиться: так ли он хорош, как ему мнилось, когда он его писал. Но картина кажется ему слишком рассчитанной, натужно умственной, не данью восхищения, а претенциозной шуткой для междусобойчика: своей похвалой Саша Бородин каверзно отравила впечатление от нее.

Саше Бородин ничего не стоит перед групповой выставкой вломиться к нему в мастерскую, сказать, что ей нужно больше работ в таком роде или более чувственных по форме или больше красного, зеленого и лилового. От этого, как ни старайся, возвратить радость, которую он испытал при мысли, что его работы увидит свет, не удается. Думать о славе и Саше Бородин одновременно — исключено. Все, чего он алкал все эти годы, мечты о том, как его вознесут и восхвалят, низведены — и до чего: до перспективы, и то не слишком надежной, выставить свои работы в дорогой галерее при хорошем освещении. Вот ради чего он пошел на эту фаустовского толка сделку, вот какова на рынке цена его души.

Будь здесь Лиззи, она могла бы процитировать Мильтона: «Не в этой жизни истинная слава стяжается по праву» [79] «Отождествлять со славою успех? Не в этой жизни истинная слава Стяжается по праву». ( Пер. Ю. Корнеева ). Из элегии «Люсидас» английского поэта, политического деятеля и мыслителя Джона Мильтона (1608–1674). . Но Лиззи на Лонг-Айленде небось разрумянилась, рада за него. А будь она здесь, он ни за что не признался бы ей, о чем его мысли, ему пришлось бы прикинуться, что его заботят лишь плотность цвета и текучесть линии, лишь красота и бессмертие. Чем ниже он опустится, тем бережнее будет лелеять ее представление о нем; если что и останется от его высоких порывов, так только их отражение в ее глазах. Бедная Лиззи. Но роль чистой помыслами девы подходит ей как нельзя лучше. К тому же она молода и вполне может ухлопать год-два, прежде чем двинуться дальше.

Он скатывает холст, ополаскивает лицо и направляет стопы в «У Мило».

«Мама в подвале зелье варганит, папа на улице власти ругает… Не хочу я горбатить на Мэггину маму, она вертит, как хочет, Мэггиным папой» [80] Песня Боба Дилана (псевдоним Роберта Аллена Циммермана) (р.1941), американского автора, исполнителя песен, поэта, художника, культовой фигуры в рок-музыке. Многие его песни стали символами движения за гражданские права и антивоенного движения в США. Слова песни несколько изменены. , прилаживая скобы для перил, Сэм Хейзен слушает на своем бумбоксе песни, популярные в шестидесятых. Сначала вопил-надрывался «Джефферсон Аэроплейн» [81] «Джефферсон Аэроплейн» — американская рок-группа. В 60-е одна из самых востребованных и высокооплачиваемых в мире. В 1996 г. имя группы внесено в Зал славы рок-н-ролла. , теперь ноет-воет Боб Дилан. Лиззи никогда бы не поверила, что Белла разрешит такое у себя в доме, но пока та и слова против не сказала.

Сегодня утром она велела Лиззи подвести ее к столику с телефоном, сказала, что ей нужно сделать один звонок, и услала всех в сад. Днем ей отзвонили, и на время разговора она снова выставила их. Однако Лиззи, вернувшись за темными очками, услышала, как она говорит:

— Откуда мне знать? Я ее тридцать восемь лет не видела.

Тем временем Сэм — а он в придачу к перилам принес еще и выдранную из книги фотографию резного елизаветинского кресла — весело постукивает молотком, насвистывая в такт музыке. Попозже днем, когда Белле звонят во второй раз и троица снова топчется за дверью, Сэм вытаскивает из кармана косяк и спрашивает Лиззи, не хочет ли она курнуть. Нина уставляет глаза в землю, а Лиззи вежливо отвечает, что она бы не прочь, но сейчас она здесь, чтобы ходить за Беллой, и это было бы нехорошо.

— Не скажите, и старушке пошло бы на пользу, если б вы взбодрились. Бог ты мой, дух у вас тут такой тяжелый, хоть святых выноси. И она бы скорее выздоровела, дышись тут вольнее.

— Просто мне надо быть начеку: мало ли что ей понадобится.

— Зря беспокоитесь: моя травка не той силы. Что жаль, то жаль.

Тут Белла снова зовет их в дом, и разговор обрывается. Однако когда Сэм и Нина уже собираются восвояси, а Лиззи разогревает на кухне суп Белле на ужин, он заходит ей за спину.

— Чего там, берите, — говорит он, выкладывая косяк на столешницу. — Курнете на ночь.

— Правда не могу, — говорит Лиззи, ей не по себе: он стоит чуть ли не впритык к ней.

— Косячок бы вас развязал, а то какая-то вы смурная. Я вас напрягаю? Вот уж чего не хотел бы. Просто вы мне нравитесь.

— Вы мне тоже нравитесь, — бормочет Лиззи, но всеми фибрами души желает, чтобы он поскорее ушел.

Тут в двери кухни встает Нина, и Лиззи чувствует, как в лицо ей бросилась краска.

— Уговори ее взять у меня косячок, — говорит Сэм. — Надо же ей расслабиться.

— Я не хочу, — лепечет Лиззи.

— Сэм, не надо, — просит Нина.

Он сует косяк в карман, пожимает плечами и уходит. Нина задерживается.

— Вы ничего не скажете, нет?

— Вы имеете в виду — ей? Нет, конечно.

— Уж очень она к нему строга.

— Я ничего ей не скажу, правда-правда, — уверяет Лиззи.

Нина, рассияв в улыбке, убегает.

Тем временем в гостиной Белла перемещается, упорно передвигая одну за другой руки, вдоль привинченных Сэмом перил. Лиззи — она следит за Беллой с порога — видит, как та прикладывает руку к пояснице, морщится и чуть спустя неуклонно идет дальше.