Сергей Кузнечихин - Где наша не пропадала

Он лысину почесал и говорит:

– Ничего удивительного, может, ей понравилось, вот и мотается по всей Сибири, чтобы застревать.

Без Москвы тоже не обошлось. Как же без нее, родимой?

История такая. Приезжает сибирская баба в столицу. Приходит в столовую. Берет первое, второе, третье – выбор небогатый. Идет с подносом между столиками, видит – негр сидит. Рядом свободный стул. А негров до этого только на картинках и в кино видела. В Сибири они не водятся. Бабе любопытно посмотреть, как он жует и какого цвета у него язык. Сгрузила свои тарелки и пошла за шансовым инструментом, то бишь за вилкой с ложкой. Возвращается, пожелала соседу приятного аппетита, чтобы культуру показать, и не спеша принялась хлебать жиденькие щицы. Старается ложкой не стучать и чавкать потише, но замечает, что не только она за негром подглядывает, он тоже на нее пялится, и не украдкой, а во все перепуганные глазищи. Улыбнулась ему, чтобы не переживал – не в Америке, чай, никто его обижать не собирается. Но все равно неловко. Уже и не рада, что любопытство проявила. Торопится, не до этикета стало. Со щами разделалась. Котлету, не жуя, проглотила, благо что она и без нее пережевана. На негра глаза боится поднять. Потом чует, кто-то за спиной сопит. Оглядывается – другой негр. Глаза скосила и видит, что за соседним столиком – еще один. Такой же! И почему-то смотрит на нее. А на столике того, третьего, негра, стоят нетронутые: первое, второе и третье. Увидела и все поняла. С перепуга чуть компотом не захлебнулась. Извиняться и объяснять смелости не хватило. Испугалась, как бы лишнего чего не сболтнуть.

Бабенка эта из Прокопьевска в столицу приезжала. Но и в Абакане такая нашлась. И в Туруханске…

Нечто похожее и про мужика слышал. Только он, естественно, к негритянке подсел.

Но все эти истории прошу не путать с розыгрышами. Там другая подкладка. Спланированная и подготовленная, а не шитая белыми нитками. Розыгрыши, они действительно могут повторяться в разных местах и с разными действующими лицами. Возьмем, к примеру, шутку с человеческим продуктом от которого мы кряхтя освобождаемся по утрам. Здесь, конечно, определенные условия нужны. В городской квартире или гостинице такое не провернешь. А на природе, когда эта процедура проходит под кустами или в дощатой будочке за бараком – очень даже удобно. Сел человек покряхтеть, а шутник за кустом с совковой лопатой спрятался. Подставил лопату под кучку, а потом аккуратненько и без лишнего шума, убрал. Человек освободился от переработанных продуктов питания, поднялся с легкой душой, оглянулся… А за ним – пусто. Исчезло оно. По всем законам должно присутствовать, а его нет! Куда делось? И начинается паника. И ходит человек целый день в глубокой философской задумчивости, стесняясь поделиться с друзьями.

Сам я такую шутку ни над кем не учинял и не попадался на нее, но слышал о ней многократно. Анатолий Степанович говорил, что в трех книгах читал про это. А он врать не будет.

Зато другие горазды.

Только не Петухов! Алексей Лукич перед вами, как на суде: правду, правду и только правду.

Ну, если самую малость привру, так опять же о вас, родимых, заботясь, чтобы не скучно было вам.

В институте не доучили, зато курс молодого бойца усвоить заставили. Сверхсекретную службу свою и подписку о неразглашении до смерти не забуду. Но одну военную тайну все-таки приоткрою – снились людям иногда голубые города – особенно перед дембелем, когда всем отделением решили отправиться на комсомольско-молодежную стройку. Была такая мода, чтобы не один человек, не три товарища, а, например, целый класс после выпускного вечера уезжал из Москвы в костромскую деревню работать на свиноферме. Радио все уши об этом почине прожужжало. И не приведи господь, кому-нибудь из героического коллектива спасовать или заартачиться: забойкотируют и заклеймят с головы до пят. Наш замах был поскромнее, и в радиогерои мы не попали, да и с каких пирогов: москвичей в отделении не было, питерцев – тоже, а возвращаться в какой-нибудь Грязовец или Гаврилов-Ям не заманчивее, чем ехать на стройку. Оставалось выбрать – куда. Братскую ГЭС уже достраивали, Усть-Илимскую – только начинали. В одном месте романтика почти испарилась, в другом – ее было слишком много. Ходим, гадаем: перводан, другодан – путь недолог в Магадан, восьмерка, девятка – скучный город Вятка, одиннадцать, двенадцать – некуда деваться. Будь я один, без лишних разговоров отправился бы на Дальний Восток поближе к дебрям уссурийской тайги, но сержант наш, Борька Свешников, уговорил ребят не забираться в бескрайнюю даль, чтобы в случае чего, если не приживемся, оставалась возможность по домам разбежаться. Потому и путевки комсомольские не брали, чтобы в зависимость не вляпаться. Гадали, рядили, отмеряли, взвешивали, а выбрали металлургический комбинат на Южном Урале. У Борьки там заочница жила. Такие нежные письма писала, что, если перед отбоем прочитать, не уснешь. Когда спор возник, он пачкой конвертов перед нами помахал и нагнал романтического тумана. У нежной заочницы и подруги должны быть похожие. А что гвардейцу главное? Чтобы его далекая и пылкая ждала. И купились романтики. И я, как тот монах, что за компанию женился.

Клялись, божились, а время пришло: у одного мать захворала, другому невеста ультиматум предъявила, у третьего – пятое, у пятого – десятое. Но семь человек все-таки собрались. И конечно, не из тех, кто семь раз отмеряет, прежде чем отрезать. Но опять же, семеро – как в кино.

Когда уже подъезжали, две тётечки сердобольные в вагон вошли, к нам подсели. Шанежками домашними солдатиков угостили. А услышали, куда мы нацелились, сначала замолчали, потом одна таратористей другой начали стращать комсомольцами, у которых комсорги конвоирами называются. Днем на этой стройке от газов задыхаешься, а вечером от страха дыханье перехватывает. Резня чуть ли не каждую ночь, а заработки все ниже и ниже. Короче, сплошные географические новости о комсомольско-молодежных стройках. Хочешь – верь, хочешь – не верь. Агитация наоборот. На всякий случай спрашиваем, зачем сами там живут, если все так плохо. У тетечек благородное возмущение на лицах, они, дескать, из ума еще не выжили, но у одной младший брат непутевый, а у другой племянник-забулдыга: погнались за длинным рублем да за квартирами обещанными, три года прождали и по три года заработали, одна радость – условно.

После таких шанежек Борька схватился за папиросы и нас в тамбур на перекур выманил. Кипятится, уговаривает не раскисать перед бабьими сплетнями. Мы осторожненько соглашаемся, не сказать, что перетрусили, но стали вроде как задумчивее.

Прибыли ночью. Выходим на перрон. Держимся кучкой. В любой момент готовы накинуть ремни на запястья и спиной к спине. Осматриваем вокзал. Ничего подозрительного. Не без ханыг, конечно, а какой вокзал без ханыг? Самая что ни на есть нормальная обстановка. И мы повеселели. А утром, уже спокойные и уверенные, поехали устраиваться.