Сергей Кузнечихин - Где наша не пропадала

Из ума с годами все выживают, особенно женщины и политики, но хитрость при них до самой смерти остается. Разбежаться – разбежались, но решила она все-таки выследить дядьку. И выследила. Удивилась, конечно, что мужик и впрямь на озеро идет, а не на хутор… но не успокоилась. Можно ведь и на озере свидание назначить. Залегла в чапыжник и ждет. Гадает на ромашке, кому космы драть придется – Дашке или Машке. Час прождала. Два прождала. Но, сами знаете, какое у женщины терпение. Охота – занятие исключительно мужское. Выбралась из укрытия и – к дядьке.

– Ну как, Вань, и сегодня не клюет? А дай-ка я попробую.

Взяла удочку, только забросить по-путнему не сумела – поплавок рядом с берегом в камыши упал. Упал и чуть ли не сразу тонуть начал. Дядька орет: «Тащи!» Она с перепугу дернула… и выволокла к ногам громаднейшего карпа. Пускай и не на полпуда, но килограммов на пять – верняком. Непонятно, как жилка выдержала.

Дядька к ней целоваться, а она его по морде всей пятерней, и снова в крик:

– Изменщик проклятый. Значит, не клюет, говоришь, а это что такое? И не рассказывай мне больше, на каком ты озере рыбачил. Знаю, на каком, удостоверилась.

Плюнула в озеро напоследок и домой ушла. А дядьке не до бабьих нервов. У него свои нервы стонут. Торопится побыстрее удочку закинуть в те же камыши, из которых старуха боровка вытащила. Но, сами знаете, где спешка нужна… Зацепился. Крючок с грузилом на дне оставил. Пока снасть налаживал, клев кончился. А может, старухин плевок всю рыбу отвадил. Короче, до вечера просидел – и никакого толку. Впрочем, как и в предыдущие дни.

А когда вернулся, бабку дома не обнаружил. Сбежала. Бросила хозяйство и укатила к дочери. А дочерей пять штук. Одна из них через три дома жила. Так нет же, умотала к самой дальней. Аж в Иркутск.

И как вы думаете – почему?

Нет, не потому что иркутская самая любимая – просто у нее муж – речник. А дядька давно мылился на Байкале порыбачить.

Видите, какой тонкий ход?

А вот еще про Север. Про самый крайний. Самый, самый, где коэффициент один к двум. Встанешь там лицом к солнцу, вернее, к той стороне, откуда оно должно подниматься: по правую руку море подо льдом, а по левую – тундра, такая же пустая, как замерзшее море, ни былиночки, ни прутика из-под снега не видать.

Вот куда занесло. Хорошо еще – ненадолго.

Поселили меня в четырехкомнатной квартире. Она гостиницу заменяла. Площадь вроде и небольшая, но вместительная. Даже кухню под номер приспособили, да еще и «люксом» обозвали. Хозяйка хвасталась, что в летние месяцы по сорок душ размещала. Конечно, если половину жильцов под койки загнать, можно и шестьдесят упаковать. Только не пойму – чем они дышали, эти сорок душ? Окна ведь не раскроешь – комары съедят. Разве что и к человеческим легким применить полярный коэффициент – один к двум. Дыши и помни, сколько тебе за это платят.

Но мне повезло. Я приехал сразу после новогодних праздников, и в гостинице барствовало всего три человека: семья врачей в «люксе» и связист Толик в проходной комнате.

К Толику меня и подкинули.

Забавный мужик. Ему давно за тридцатник перевалило, плешина полголовы раскорчевала, а физиономия – словно у допризывника. Глазки синие-синие и наивные-пренаивные. Врачи-то на Севере новичками были, они как раз отдельную квартиру поджидали, а Толик прожил в поселке больше десяти лет. У него и квартира там была, да он ее жене оставил, а когда жена улетела на материк, в квартире остался ее очередной муж с племянником.

При чем здесь племянник?

Я, грешным делом, не понял. Толик в ту пору уже в общежитии обитал. В нем он три зимы перезимовал. Пока пожар не случился. Отчего загорелось, никто не знал. Но у Толика в комнате была самодельная цветомузыка, вот и решили, что виноваты его провода. Комендантша, бывшая учительница немецкого языка, в технике пробка-пробкой, по ее соображениям, все беды шли от электричества. Общежития в поселке были деревянные, а гостиница – каменная. Поэтому его и переселили. В целях противопожарной безопасности. Но Толик не очень-то расстраивался, верил, что стоит вернуться из отпуска его начальнику, и все утрясется.

Точно уже не помню, вроде на другой день после моего приезда сидим мы, переставляем шахматишки, Толик рассказывает, как объяснял учительнице немецкого языка закон Ома… и вдруг открывается дверь, без стука, разумеется, и входит хозяйка с новым жильцом. Представительный такой мужик. И у хозяйки лицо подобающее, сразу в претензии: накурено, дескать, и койки не по уставу заправлены, и вообще распустились… Психологическая атака, неясно только, на чью психику нацеленная. Новенький вступиться было попробовал – ему все-таки с нами жить, а не с ней, но быстро сообразил, на чьей стороне сила, и сделал выводы.

А когда узнал, что лысый Толик двенадцать лет проторчал на Севере и не построил себе квартиру на материке, да еще и платит каждый день по рубль восемьдесят пять за койку в гостинице, перестал его уважать.

Сам-то он подзаработать приехал.

Ну а у Толика свои соображения. И понеслись принципиальные разговоры.

Бесплатное кино, честное слово.

Начинал Толик. Усаживался перед Мыколой, а тот сам себя так называл, усаживался, значит, с серьезным лицом и спрашивал:

– Значит, материальную базу решил создать?

Мыкола подвоха не улавливает и обстоятельно отвечает, как ребенку несмышленому вдалбливает, хотя были они одних лет.

– Нет, не базу, – говорит, – хату купить собрался.

А Толик дальше путает:

– Неужели у вас под Бердичевом такие дома дорогие? – будто не знает.

А Мыкола уже заводиться начинает:

– Я же тебе говорил – с-под Тирасполя я! Сказанул! То Бердичев, то Тирасполь! Это здесь без разницы – что Алдан, что Магадан – везде мороз, везде ничего не растет.

А Толик дальше подзуживает:

– Неужели и в Магадане побывал?

– Нет, – говорит и удрученно так вздыхает, – в Магадан сейчас тяжело пробраться. В Майский – пожалуйста. Два года на него истратил, и никакого толку. Вот уж где холодрыга. А коэффициент на тридцать процентов меньше здешнего.

Думал, что отбрил лысенького хлопчика, а Толик его с другой стороны цепляет:

– Вот видишь, а ты говорил, что у нас везде без разницы?

– Так не об этом речь, – кричит Мыкола, – виноград ни там, ни здесь не растет!

А Толик глазки наивные поднимает и спрашивает:

– А что, разве нельзя без винограда?

Толик раз пять его об этом спрашивал, а Мыкола каждый раз психовал. Побегает, повздыхает и начинает объяснять, почему нормальный человек не может жить без винограда, черешни, свежих овощей и прочих витаминов. Он объясняет, а Толик таращит на него свои синенькие глазенки, поддакивает… А на другой день снова спрашивает: