Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь: Исповедь

Хасан и Мазай были дружны — я знал об этом. Они всегда делились всем, что было.

Вечером я, подвыпив, решил заглянуть к ним в барак. Хасан сидел на нарах.

— Как дела, Хасан?

— Спасибо, все хорошо.

— Ты обещание свое помнишь?

Хасан врать органически не мог. За это я его особенно уважал.

— Ты меня, Ази, извини, но я не мог ему отказать! Один кубик он получил!

Бешенство овладело мною. Хмель куда-то исчез, осталась одна кровавая мгла. Я бросился на своего друга, схватил его за горло и стал душить. Сами собой вырывались из моего рта крики…

— Что ты сделал, стерва, подхалим, подонок!!

Весь барак смотрел на нас. Ничего не соображая, я все сильнее сжимал пальцы. Хасан не сопротивлялся. Я был вне себя… Хасан забил ногами в предсмертных судорогах, захрипел, но я не ослаблял хватки. Внезапно я почувствовал сильный удар по рукам и меня оторвали от полумертвого Хасана. Его тут же принялись откачивать. Коля Мордвин, который и оторвал меня от жертвы, поволок меня в мой барак, где я почти немедленно заснул.

Проснулся задолго до подъема. Сел на нарах, вспоминая вчерашнее. Я прекрасно понимал, что за это воры-законники могут отсечь мне голову, и с полным правом… Что же делать, как выйти из дикого, непоправимого положения? Мне грозит смерть. И это накануне освобождения! Случилось то, чего я больше всего боялся в последнее время… Соберут сходку, и тогда мне конец. Дурака свалял.

Раздался звон рельса. Подъем. Все начали одеваться. Искоса поглядывали на меня мои товарищи… Никто не заговорил со мною. Отправились завтракать. После завтрака я вышел во двор. Ко мне подошел Сергей Старуха, вор-законник, но из таких, кто ни во что не лезет, ни в какие конфликты не вмешивается.

— Ты знаешь, Ази, что тебе за твой поступок отрубят голову, а жаль. Ведь ты скоро должен быть на свободе!

Кавказская моя кровь закипела.

— Иди отсюда, сука паршивая, пока я тебе язык не вырвал!

Я понял, на что намекал Сережа. Он хотел, чтобы я вылупился из зоны и стал сукой, как делают многие, когда видят, что гибели не миновать.

Сережа отстал, а я поплелся на работу. Но и работа не клеилась. Вяло копаясь у станка, я пришел к выводу, который показался мне единственно возможным…

Вытащив из заначки припасенные на черный день готовые детали, сдал их, отпросился у начальника цеха и ушел. Было десять утра.

Объект, на котором работал Хасан, находился в другом районе, довольно далеко от моего. Я шел быстро, нервы разгулялись. Шел, зная, что это возможно последние мои минутки. Но решение было принято, да и ничего иного не оставалось.

Хасан с товарищами работали в столярном цеху. Когда я показался в дверях, все поглядели в мою сторону, но никто не издал и звука.

— Послушайте, — начал я. — Я пришел к моим товарищам. Прошу их выслушать меня, но без посторонних воров.

Те, к кому я обратился, побросали инструменты и окружили меня. Я стою около здоровенной колоды-пенька. А рядом, на верстаке, лежал столярный топор. Я его сразу приметил.

— Так вот, ребята. Мой вчерашний поступок с Хасаном достоин смерти. Я не хочу сходки воров всей зоны!

С этими словами я резко повернулся и схватил топор. Увидев его в моих руках, все невольно расступились.

— Хасан! — позвал я. — Возьми топор. Отсеки мне голову и баста.

Топор я положил на колоду, а сам стал рядом.

Все снова окружили меня. Молчали…

— Что ты медлишь?! Делай свое дело! Я заслужил смерть!

Хасан первым нарушил молчание. Подошел ко мне, обнял за плечи.

— Ты, Ази, правильно поступил, что не собрал сходку. Там бы я тебе точно голову бы откусил. А теперь я тебя прощаю. Мы друзья.

Он поцеловал меня, голос его прервался. Обнявшись, мы зарыдали…

— Как завидовали нашей дружбе, — сквозь рыдания шептал он. — Как ты мог поднять на меня руку, не понимаю…

Наплакавшись вдоволь, мы с Хасаном попросили у всех прощения за беспокойство. Расцеловались с каждым…

Вот так я в очередной раз перехитрил смерть. Не приди я, Хасана уговорили бы собрать сходку, и он не смог бы противиться ее решению. Я как бы родился заново. Вот и подумал, что неплохо бы отпраздновать такой день.

Я вернулся к себе в цех и отпросился у начальства на целый день, ссылаясь на головную боль. По дороге в зону я купил рыбу "тайман”. Чудовище было длиной метра в два, а весом в тридцать килограммов. Когда я волок свою покупку, на меня смотрели с удивлением. Придя в барак, я выпотрошил рыбину, размочил сухую картошку. Развел огонь и принялся готовить праздничный ужин к приходу товарищей.

Попросил одного надзирателя, чтобы он купил пару бутылок спирту, дал ему денег и два кило рыбы. Спирт он принес. Я накрыл стол как можно красивей, насколько это возможно в лагерном бараке.

Я следил за вахтой. Вот-вот должны были появиться товарищи. Наконец, появились и первые фигуры. Все были удивлены, увидев накрытые столы.

— Что еще за праздник сегодня? — спрашивали они.

— День моего рождения! И я хочу, чтобы вы его отметили вместе со мной.

Умывшись, все расселись, наполнили стаканы.

— Ну что ж, друзья, — сказал один из самых близких мне людей Алик, славившийся своим умением пошутить, — жаль, что забыли мы тебе, Ази, подарок купить. Ну ничего, в следующий раз не забудь предупредить заранее. А сейчас мы тебе преподнесем самое дорогое и самое хорошее…

И он вышел из-за стола, подошел ко мне, поцеловал, чокнулся со мной и выпил свой стакан. Его примеру последовали другие. Желали мне счастья и скорейшего освобождения.

Позвали кое-кого из соседних бараков. Началась гулянка, песни. Хасан все это время сидел рядом со мною…

Словом, праздник удался отлично.

Товарищи разошлись, заснули, а мне все не спалось… За семь с лишним лет моих скитаний по тюрьмам и лагерям никогда не было мне так больно, как за вчерашнее… Ведь я всегда обдумывал каждый свой шаг, каждое решение свое проверял трижды, как же я так сорвался на этот раз? Но нет худа без добра… Все обошлось. И я славлю Господа нашего за свершившееся чудо. А это было именно чудо, ибо никогда еще никто не выходил живым из такой переделки: воровские законы суровы…

Некоторые "блатари” были недовольны мною, так как я, будучи бригадиром, не давал им в обиду мужиков, а это многим было не по нраву. Вот они и хотели насолить мне…

Наступил новый 1956 год. Мне оставалось три месяца заключения. А там — свобода!

Уже с минувшего октября я готовил себя к вольному существованию. Надо было переменить свои тюремные привычки, которые, как легко догадаться, не отличались особой элегантностью, приучить себя не разговаривать на лагерном жаргоне, оставить особые лагерные повадки в обращении с людьми. Дело было нелегкое.

Я достал себе такую книгу: "Эстетика поведения”. Стал упорно заниматься по ней…