Даниэль Рондо - Механика хаоса

Здания, в которых когда-то располагались торговые галереи, пребывали в запустении. Покосившиеся, грязные, с выбитыми стеклами и стенами в трещинах… Бар с продажей табачных изделий был заколочен. Вскоре Брюно заметил, что, куда бы он ни пошел, его сопровождает несущееся вслед уханье, похожее на совиное, и понял, что его засекли. Действительно, в каждом квартале имелся свой смотрящий. Из ближайшего здания навстречу Брюно вышли два человека лет пятидесяти, одетые в парки, солидного вида, с аккуратно подстриженными седыми бородами. Они двигались очень спокойно, не демонстрируя ни малейших признаков нервозности, но перегородили ему путь и поинтересовались, кто он такой и куда идет. Они обращались к нему на «ты», но в их голосах не было агрессии – скорее вполне невинное любопытство и легкая ирония. Брюно достал удостоверение: «Я из полиции». Мужчины улыбнулись. Их забавляла ситуация, при которой они поменялись ролями с представителем власти.

– Тебе что-нибудь надо?

– Да нет, просто гуляю.

– Смотри, у нас быстро темнеет. Тебя с твоим капюшоном уже давно сфотографировали…

Через десять минут он уже сидел в своей машине и включал зажигание.

На следующий день он связался по телефону с мясником и назначил ему встречу на парковке в десяти километрах от Торбея – Большого Пирога, возле торгового центра. Этот отчаявшийся мужчина только и ждал возможности излить душу. Брюно не пришлось задавать ему вопросы – слова полились из него сами.

– Я – последний из могикан, – начал он. – Если бы не жена, да благословит ее милосердный Аллах, если бы не дочь и не мои шесть помощников, я давно закрыл бы лавочку. Им-то только того и надо; они спят и видят, как бы завладеть моим помещением и всем оборудованием. Зачем оно им – не понимаю. Мы сопротивляемся как можем. Мелких салафитов я не боюсь; они каждое утро видят, как я точу свои ножи. Если что, я вмиг отчикаю им яйца. Пару раз они пытались на меня наехать. Мы поймали одного и заперли в холодильнике, чтоб прочухался. Больше они не совались. Но «семьи» – другое дело. До них просто так не дотянешься. Они используют салафитов для своих грязных делишек, а те и рады стараться. Что меня бесит больше всего, так это то, что они марокканцы, как и я. У них повсюду связи. С французами, с политиками, со всяким ворьем. Они промышляют кокаином и гашишем. А недавно законтачили с одним малийцем, и у них сразу удвоились объемы поставок. Наладили целую систему под названием «Билял-драйв». Видели бы вы, в какие очереди выстраиваются машины на внешнем бульваре! Это продолжается уже два месяца, и конца этому не видно.

Всю обратную дорогу Брюно размышлял над так и не заданными вопросами. «Как вернуть к нормальной жизни эти заброшенные территории? Сколько мечетей получают финансирование из-за рубежа? Дойдет ли до того, что однажды сюда придется направлять войска? И какие войска?» После поездки в Большой Пирог он совсем пал духом. А тут еще Мари-Элен возмущается, что он не в состоянии забирать к себе девочек каждый второй уик-энд. «Это выше моих сил. У меня не получается быть с ними на одной волне. Я разучился нормально с ними разговаривать, сидеть за столом, водить их в «Макдоналдс», расспрашивать про учебу. Мы как будто существуем в разных измерениях. Мне хочется быть с ними добрым и ласковым, но у меня ничего не выходит. Я превращаюсь в какое-то чудовище. Мари-Элен пользуется этим, чтобы лишить меня общества дочерей, чтобы заставить нас еще больше отдалиться друг от друга. Но я даже злиться на нее не могу. Она права. Я сам себя загнал в ловушку».

Звякнул мобильник. Эсэмэска.

От Сандры.

Он метался между разными женщинами.

Спал с ними, чтобы не думать о Мари-Элен.

Его давно преследовало одно воспоминание. В их доме в Бур-ла-Рен звонит будильник. «Мари-Элен всегда заводила его на ранний час, чтобы мы успели позавтракать. Она прижималась ко мне, мы вполголоса переговаривались, потом она вставала, варила кофе, выжимала сок из апельсинов, готовила тосты. Запах поджаренного хлеба разносился по всему первому этажу. Я шел будить девочек. Пускал воду в душе, чтобы она хорошенько нагрелась, насыпал им мюсли с медом, тер на терке яблоки. Девочки смеялись и подкалывали друг друга, Мари-Элен рассказывала, чем займется днем…»

Он припарковал машину в дальнем конце автостоянки торгового центра. Перед закусочной «Баффало-гриль» сидела на земле официантка и курила сигарету. В холле отеля толпились малийцы, ожидая, пока их расселят по общежитиям. Многие спали прямо на полу, накрывшись одеялом. Другие рассказывали друг другу, как сюда добирались. Автобус шел практически без остановок от самого Гибралтара (они приплыли на пароме из Танжера) до Торбея. Брюно направился к бару. Нгуен ждал его за столиком, освещенным красной лампой, и поедал арахис.

– С ума сойти. Прибывают каждый день. А сейчас еще сирийцы добавились. Впервые в жизни у меня ощущение, что мы с этим не справимся.

– Разумеется, ни у кого никаких документов?

– Большинство уничтожает паспорта, чтобы их не могли выслать назад. Кстати, знаешь, что со мной произошло два дня назад?

– Читал в «Ле-Паризьен». Но там было буквально два слова.

– Я узнал о поставке партии кокаина. Информация была точная: имя дилера и адрес квартиры, в которой хранят наркоту до того, как выбросить на рынок. Мы явились на место рано утром. Мы – это несколько инспекторов и человек десять полицейских для прикрытия. Рутина… Но мы не смогли даже подойти к подъезду. Там стояли часовые, они подали сигнал. Трех минут не прошло, а среди моих людей уже было шестеро или семеро раненых. Это чудо, что никто из наших не открыл стрельбу. Честно тебе скажу, я такого не припомню.

– Даже Ламбертен уже не так уверен в успехе. Ясно одно: наши неприятности только начинаются.

– Ты просил свести тебя с кем-нибудь из местных. Это непросто, но, думаю, у меня есть кое-кто, кто тебя заинтересует. Разумеется, придется принять все меры предосторожности.

– Когда я смогу с ним увидеться?

– Хоть завтра. Он еще мальчишка, вернее, подросток. Учти, я практически доверяю тебе своего сына.

– Как ты с ним познакомился?

– Я тогда только что переехал в Торбей…

По утрам Нгуен совершал пробежку, и предпочитал делать это за городом. Холмы по берегам Сены поросли густым лесом. На него наступали заводы, его уродовали торговые центры и перерезали четырехполосные шоссе, но человеку, знакомому с местностью, не стоило большого труда проложить себе подходящий маршрут через подлесок. Нгуен, нуждавшийся в уединении, про себя называл этот лес своим «козырем». Он разметил для себя десятикилометровую дистанцию. Здесь, в окружении еще не изгаженной природы, слушая жужжанье насекомых и вдыхая влажные запахи земли, он чувствовал прилив эндорфинов. В него словно вливалась сила его предков.