Дмитрий Захаров - Средняя Эдда

Со вторым схроном тоже всё было в поряде.

Заброшенный подземный сортир цензоры забрали под себя еще года два назад. Сначала сделали склад, потом поняли, что слишком на виду – отъехали в сторону. Стали юзать по особым поводам – если по-другому никак. Ну и почти забыли по итогу. Мишаня вот вспомнил. Ну и нормально, пусть железяки здесь полежат, решил Арчи.

Нормально и вышло.

Схрон на восемь бойцов в полном комплекте или человек на двенадцать – если делить по-бедному. Но по-бедному незачем. Лучше отоварить «толстых», которые пойдут главной прорывной силой, – чтобы они были в полном сарафане. Огненные «толстяки» в большой давке – это уже полдела.

Никакого срочняка разбирать оружие сейчас не было, сами-то собирались через месяц выступить. А может, и через два. Но вчера пришел гонец – не Овечкин, побольше. Сказал, будет митинг. Надо уработать наиболее шубутных, и чтобы с той стороны вскинулись в ответ.

– Зачем митинг? – удивился Арчи.

– Чтобы вскинулись, – терпеливо пояснил гонец.

Понятно. Жопка-то из-за картинок жим-жим.

– А, – сказал Арчи, – звериный оскал либерализма. Либеральных штурмовиков геть!

– Вот видишь, – улыбнулся гонец, – не зря ты большой человек.

Не зря, чувачки, не зря.

Мишаня развернул железки. Пощелкал щипцами, махнул цепом. Одобрительно выдвинул вперед подбородок.

– И не повяжут, командир?

– А если и повяжут?

Раз пять уже забирали, но это так, до отделения. По-настоящему тех, у кого корочки КЧН, брать нельзя. Если, конечно, правила вдруг не поменяются.

– Если наши «старшие» подпрыгивают в нетерпении, мы же должны им подставить плечо, а? – сказал своим Арчи.

Сеня говорит:

– Да какие они наши, клопы жирные?

Ну а кто тебе наши, Сенечка? Рисовальщики-американы? Нет уж, пока нашими побудут эти. А там разберемся. Дай срок, Сенечка, разберемся.

Только потащили железяки наверх, как вваливается Буга.

– Тут у нас пассажир, – говорит.

– Какой пассажир?

– Да уже был один раз. Помнишь, жопа на видео? В душе не ебу, как он спрыгнул, но, блин, вчера опять взяли в Сокольниках.

– Ну-ка, – сказал Арчи, чувствуя приятный холодок предвкушения, – покажь!

С того момента, как Арчи впервые увидел Илью, тот будто стал чуть поменьше. Сырой какой-то, рыхлый. Раньше дерзко так пялился, а теперь глаза отводит. Раскис чувачок, раскис.

– Бессмертный, да? – по-собачьи склонив голову набок, с интересом поинтересовался Арчи.

– Меня ваш отпустил, – не поднимая глаз, сообщил Илья.

– Наш?

– Старший. Бог твоих висельников.

– У меня нет старшего, – ласково сказал Арчи, – и бога нет, я – сиротка. И у тебя тоже нет никакого бога, крысеныш.

– Меня отпустили, – безнадежно повторил Илья.

– Конечно, – согласился Арчи.

Боится, с удовлетворением отметил он. Теперь – знает и боится. Вот так с ними и надо. Всем показать жужу, чтобы спрятались под лавку и не высовывали свои рыльца.

– Вы как глисты, – сказал Арчи. – Заползаете в брюхо и гадите. Тащите свое уродство, мажете его по стенам. Вы уже одну мою страну прожрали и прогадили. Большую, теплую как сиська, ласковую. Теперь и за эту взялись, да?

Цензоры, почуяв командирскую ярость, придвинулись к пленнику, но Арчи дал знак остановиться.

Танцующей походкой он подошел к Илье вплотную и сделал вид, будто закурил и выпускает дым ему в лицо.

– Думаешь, ты вправду бессмертный? – спросил Арчи. – Любимец Асгарда, да?

Илья закрыл глаза.

– Буга, – окликнул Арчи. – Помнишь того адвоката? Ага. Надо будет также поработать.

– Говно вопрос.

– Короче, – сказал Арчи шепотом на ухо Илье, – ты мне не нужен. Сегодня мне нужны только все вы сразу. Расскажи, как вы, пидарята, связываетесь? Кто кому звонит?

– Не знаю, как тебе звонят пидарята.

Арчи кивнул. Всё же не до конца растекся. Хорошо.

– Шутишь, да? Мы тоже любим добрую шутку. Нам шутка строить и жить помогает. Скажи, Буга?

Илью тряхнули и с силой приложили о стену. Руки – в веревки и натянули. Подвесили.

– Тебе какая рука больше нравится? – спросил Арчи. – Правая?

Он взял протянутый Бугой тяжелый молоток и с размаху бросил его в стену. Молоток ударил сантиметрах в пяти ниже ладони Ильи и отскочил в сторону.

– В следующий раз попаду, – пообещал спецкор «Комиссарки», проходя и подбирая молоток.

Илья выдохнул и снова закрыл глаза.

– Может, и правильно, – подбодрил его Арчи. – Сразу – раз, и всё закончилось. А мы тебя просто потом проволочем перед твоими – как фашистское знамя – и бросим к их ботинкам. Вот они и вскинутся. Ну что, не сообразил говорить? Значит, будем завязывать с бессмертием.

Арчи снова взвесил в руке молоток. Он показался ему чуть тяжелее, чем в прошлый раз. Не в прошлый бросок, а с адвокатом этим… Тогда, кстати, понадобилось два броска, вспомнил он. А теперь… теперь наверняка хватит одного.

– На счет три, – сказал Арчи.

Когда Корень выглянул из подъезда, Овечкин был уже тут – просматривал фотки на своем фоторужье, давясь от смеха. Резидент «камеди клаб», сука. Безумный шляпник в цветастой панаме и блевотно-рыжих штанах. Просил же не делать из себя клоуна. А теперь каждый второй будет оборачиваться.

Хорошо хоть больше никто поблизости не отсвечивает. Если гэбовцы не подкарауливают у дома, значит, не до того им. Может, наконец, делом занялись – ебут друг друга в жопу, скажем. Тогда у наших есть шанс не расплескать себя до Тверской.

– Здорово, чувак, – сказал Корень, протягивая татуированную лапу навстречу Овечкинской ладошке.

– Гут морген. – Овечкин щурился, приспустив розовые очки. – Чего оглядываешься, тут только твоя соседка голубей кормит, народ еще дрыхнет.

– Зато товарищ майор не спит.

– Ну, – возразил Овечкин, силясь впихнуть камеру в рюкзак, – товарищ майор сейчас в центре огораживается.

– Ты не знаешь товарища майора, – хмыкнул Корень.

Так и есть, ни черта он не знает, целочка еще в нашем деле. Вот когда собственным «клещом»-провожатым обзаведется, тогда и будет болтать. «Клещ» самого Корня с ним уже года четыре. Как после телеграм-облав присосался, так и висит. Правда, Ватутин никакой не майор, а вполне себе подполковник. Человек, похожий на обезвоженный финик и состоящий целиком из длинных рук и вислого лица. Хотя нет, еще из гундосого блеяния. И почему он всё время жует? Корень всегда видел Ватутинские челюсти залипшими на бесконечном повторе: чав-чав, чав-чав… Даже когда Корню ломали пальцы на правой – три месяца назад перед очередной «рисовкой» – и тогда «клещ» жевал. Чав-чав. А били – как в кино, держа руку на столешнице, молотком с размаха. Два теперь совсем не сгибаются – как ни разрабатывай. Ну, хоть вообще остались…

– Двигай, подельник, – сказал Корень, – люди ждут. Слышал уже, что с Илюхой сделали? Говорят, прогноз фиговый.