Ян Засурский - Старый шут закон

Потерпев поражение, Хогарт невозмутимо перешел к очень серьезным показаниям Ландавасо против Сандобаля. Поскольку угрожающую фразу шахтера слышал только привратник, уличить его во лжи мог лишь сам Сандобаль, но он был мертв. И тогда Хогарт сделал такое, чего Бен в суде еще не видал: публично признался, что допустил серьезный промах.

— Нужно было с самого начала опротестовать эти показания. Но поскольку я их вовремя не опротестовал, придется подробнее разобраться в них сейчас, не забывая при этом, что их не может подтвердить ни один живой человек. Вы же, ваша честь, получите все необходимые факты, чтобы учесть или отвергнуть данные показания при принятии окончательного решения.

Давай, давай, разбирайся, думал Бен ухмыляясь. Ничего у тебя с этим пентюхом не выйдет. Крепкий орешек! Куда крепче, чем кажется. Чтобы топить своих, нужна смелость…

Да что это с ним? Из придурковатого мексиканца он делает героя?

Пока Фрэнк упрямо старался подорвать показания Ландавасо против Сирило, у Лео Сивиренса вдруг мелькнула интересная мысль. Во всех его пиджаках внутренний карман был справа, а залезть в него правой рукой — дело почти невозможное. Раз пистолет лежал у Сирило во внутреннем кармане, то, значит, доставать его он был вынужден левой рукой.

Опасаясь, что допрос привратника скоро кончится, Лео в спешке перерыл корзину, где держали отобранную для следствия одежду, и нашел потрепанный пиджак с биркой, на которой стояло имя Сирило.

Догадка подтвердилась. Внутренний карман был справа!

Лео представил, что в кармане его пиджака лежит пистолет, и попробовал достать его правой рукой. Не только неудобно, попросту исключено. А ведь в Реате царят нравы Дикого Запада, пока успеешь вытащить оружие — тебя нафаршируют свинцом.

Зрители стали на него поглядывать. Фрэнк, наверно, разозлится, что его отвлекают. Или судья накричит. Плевать! Дело-то не пустячное.

Он постарался припомнить Сирило — живого, во время забастовки, вспомнить, как тот что-нибудь делает, пишет, например. И не смог.

Кого бы спросить? Есть тут его родственники?.. Просперо — вот кого!

Зять-то уж должен знать.

Сделав вид, что идет в уборную, Лео на цыпочках заскользил мимо арестованных к проходу. Просперо сидел во втором ряду — шепот туда не долетит. Тогда Лео быстро наклонился к Вуди Лусеро.

— Слушай. Ты не помнишь, Сирило был левша? Только побыстрей.

Вуди пожал плечами:

— Не знаю. А зачем тебе?

— Нужно. Срочно нужно. Какой рукой он писал?

От возбуждения Лео заговорил слишком громко. Некоторые арестованные услышали и передали его вопрос. Просперо поднял левую руку и похлопал по ней.

Разочарование было убийственным.

— Левша? — переспросил он, все еще на что-то надеясь.

— Точно! — внезапно воскликнул Вуди. — Он же с левой подавал, когда играл в бейсбол за шахту «Маргарет». Помнишь?

Лео вспомнил.

Да, левша без труда достанет пистолет из внутреннего кармана.

Прямо на глазах остроумная теория развалилась как карточный домик — ничего не осталось.

— Бог с ним, — сказал он Вуди, — неважно. Скажи ребятам, что это так, пустяки.

Закончив допрос, Фрэнк повернулся и вопросительно посмотрел на Лео.

Лео покачал головой: «Вопросов нет». Он кинул пиджак назад в корзину и сел на свое место.

— У нас все, — сказал Фрэнк.

— Свидетель свободен.

Палмер Уайт кончил растушевывать пальцем портрет привратника (еще один деформированный от природы типаж, не требующий намеренного искажения) и сделал беглую запись:

«Версия о заговоре, выдвинутая обвинением, основана на трех «фактах»: призыв какой-то неопознанной женщины спасти Рамона, подозрительное движение Сандобаля рукой и его с Ортегой двусмысленные реплики. Пока что ни один из этих «фактов» не подтвержден; правда, еще не давал показаний Курок Паттерсон и не уточнял подробностей «красного заговора» детектив Сойер. И на таких вот тоненьких ниточках вздернут жертв беззакония, и они задохнутся… задохнутся, задохнутся».

Он снова глянул на рисунок. Так хорошо у него еще не выходило. Человек беспомощно улыбается, точно попал в капкан собственного невежества.

Но, сравнив рисунок с оригиналом, Палмер заметил в улыбке привратника злорадство, которого раньше не было и которое совершенно не вязалось с его характером. Вот и еще один пример, когда искусство более правдиво, чем сама жизнь.

Когда давать показания вызвали Джейсона Сойера, специального помощника главного прокурора, Пол Шермерхорн и его коллеги заметно встревожились. Ведь это он хвалился, что раскрыл какой-то «красный заговор».

Допрос шел довольно спокойно, пока суду не был предъявлен оцинкованный железный костыль, подобранный, по словам Сойера, во время «предварительного осмотра места преступления». Такие костыли обычно вкручивают в телеграфные столбы, чтобы было удобнее влезать. С одного конца, где проходит резьба, он был заострен. Но так как свидетель приехал в Реату только во второй половине дня и не мог побывать в переулке раньше четырех часов, Фрэнк немедленно заявил протест.

— Ваша честь, поскольку данное вещественное доказательство найдено больше чем через семь часов после беспорядков и поскольку никакой связи его с кем-либо из подсудимых пока не установлено, мы считаем, что оно не может быть приобщено к делу.

Судья Бек отклонил протест на том основании, что, по его мнению, попытка установить эту связь еще будет предпринята.

— Тогда я подожду, — сказал Фрэнк.

Затем Сойер заявил, что передал костыль мистеру Маллону вчера, перед началом слушания, и на этом, к удивлению Шермерхорна, закончил свои показания. Пол уверенно встал со своего места.

— Обвинение, ваша честь, даже не попыталось доказать, что этот костыль находился во время беспорядков в переулке. Как же он может служить вещественным доказательством?

Судья Бек подался вперед, постукивая по столу ластиком на конце карандаша.

— Мистер Шермерхорн, я уже не раз говорил и, судя по всему, еще не раз повторю, что это всего лишь предварительное слушание. Если бы уже шел судебный процесс, перед началом которого у сторон было достаточно времени для тщательной подготовки, я понял бы ваши возражения. Но в данных обстоятельствах защита, по-моему, придает чрезмерное значение мелочам.

Пол замялся, опасаясь разозлить Берни. Но тут встал Фрэнк.

— Тем не менее, ваша честь, эта «мелочь» способна в той или иной степени повлиять на решение суда; а поскольку дело идет о свободе, благосостоянии и жизни большого числа людей, мы обязаны протестовать против всего, что, по нашему мнению, способно повредить их защите.

По губам Берни скользнула улыбка, и Пол решил вмешаться еще раз — вреда не будет.