Ян Засурский - Старый шут закон

Ей-то неважно, поест она или нет, но вот Мики… Он, бедняжка, почти три дня голодал.

А может, все-таки заглянуть к Хогартам? Просто посмотреть, там они или нет. Может, не такое уж это большое преступление?

Она осторожно приоткрыла дверь и вздрогнула, увидев их так близко. В испуге она неслышно закрыла дверь и покраснела до корней волос — они спали голые!

Лидия оделась. Сердце гулко стучало. Эх, если бы они с Майком могли когда-нибудь провести ночь — одну-единственную ночь — в таком вот месте! Но тут перед ней мелькнуло лицо Майка за решеткой, и она на миг почувствовала ненависть к этим людям за дверью…

Вспышка гнева отрезвила Лидию. Однако сидеть праздно и ждать она не могла, слишком сильна была ее тревога. Она решительно потрясла Мики за плечо, прошептала ему на ухо: «Сын, в школу пора!» — и засмеялась, когда он вскочил будто ужаленный и, сев на постели, начал протирать глаза.

Она помогла сыну принять душ и одеться. У него все еще слипались глаза, и, когда она стала причесывать его мокрые кудрявые волосы, он жалобно заныл:

— Ну зачем ты подняла меня в такую рань?

— Скорей, Мики, а то опоздаем.

— Мы сегодня увидим папу?

— Нет, родной, сегодня не увидим. Надо сначала получить разрешение.

— Есть хочется, — заявил Мики. — Ой, до чего есть хочется!

— Да что ты? Мы вчера перед отъездом съели такой обед в Реате! — сказала она, не отрываясь от записки, в которой сообщала Хогартам, что вернется к ленчу, а если не вернется, то позвонит. — Мы позавтракаем у Стива Сины. Пошли.

Лидия положила записку на полочку перед зеркалом в ванной. У Хогартов было по-прежнему тихо — видно, они еще спали. Она повернулась и на цыпочках вышла.

В холле, где она остановилась спросить клерка, как пройти на Аллею художников, ей пришлось силой оттаскивать Мики от двери кафетерия.

Их путь лежал через Пласа-де-лос-Кабальерос. На первый взгляд здесь было все то же, что и на главной площади Реаты, — эстрада для оркестра, высокие пирамидальные тополя, газоны и дорожки сквера, но на этом сходство и кончалось. В Реате сквер был точно сдавлен стенами зданий, в которых размещались правления крупных угольных компаний, а на скамейках сидели одни только anglos. Здесь же, видимо, площадь была центром, где сосредоточивалась жизнь коренного населения, сомбреро и шалей было гораздо больше, чем шляпок и шляп, а привычная формула «Мэри + Джон = любовь» чаще встречалась на стенах в испанском варианте: «Maria quiere a Juan». Вокруг площади располагались мелкие торговые предприятия — аптеки, мексиканские закусочные, галантерейные лавчонки, два антикварных магазинчика, сапожная мастерская, греческий ресторанчик, дешевая гостиница. Даже Юго-Восточный банк пожертвовал традиционным портиком с ионическими колоннами ради фасада, имитирующего испанский колониальный стиль. Что касается фешенебельного отеля «Эль Милагро» [26] El milagro — чудо (исп.). , он явно не осмелился встать лицом к лицу с площадью и лишь поглядывал из-за угла краешком глаза, как там живут и развлекаются местные жители.

Одну сторону площади целиком занимал Исторический музей — низкое длинное здание, возведенное, как утверждали местные жители, на развалинах древнего индейского поселения. В тени его портала сидели на корточках, разложив перед собой дешевые перстни с бирюзой и глиняные фигурки богов, круглолицые черноволосые индианки с челками, в просторных платьях и башмаках из оленьей кожи. Они перешептывались и пересмеивались, разглядывая выбиравших товар белых туристов в нелепых козырьках и пробковых шлемах. По площади расхаживали индейцы с длинными, связанными сзади шнурком волосами, в ярких ситцевых рубашках, хлопчатобумажных брюках и рыжих мокасинах. Они торговали одеялами, браслетами и бусами из бирюзы от двух антикварных магазинчиков, между которыми шла конкуренция не на жизнь, а на смерть. В плотном кольце машин, окружающих площадь, старые разбитые грузовики rancheros [27] Фермеров (исп.). и самодельные драндулеты рабочих стояли бок о бок с черными сверкающими «паккардами», в которых дамы со свежим перманентом и ухоженными лицами демонстрировали, точно в витрине модного магазина, свои новые весенние шляпки или восседали пожилые пары, приехавшие в Калифорнию с другого конца континента, чтобы кончить здесь свои дни.

Но Лидию больше поразило другое: на лицах белых она не увидела настороженности и страха, к которым привыкла в Реате, а мексиканцы глядели спокойно и открыто, без угрюмого вызова. То и дело раздавался их смех, они громко переговаривались через улицу, не смущаясь тем, что привлекают к себе внимание. Казалось, между ними и белыми не существует барьера, причем многие белые отлично говорили по-испански — не то, что в Реате.

Через несколько кварталов от главной площади Идальго перестал быть городом и превратился в деревню, какой был триста лет назад, — глинобитные стены, деревянные частоколы, камни, пыль. Асфальт уступил место булыжнику, мостовые перешли в узкие, размытые дождем и изрытые колесами дороги, по ним трусили со своей поклажей ослики и мчались, поднимая клубы пыли, грузовики и лимузины, а на обочинах рылись в грязи поросята и куры, спали собаки, играли дети.

Город в отличие от Реаты не имел строгого деления на американскую и мексиканскую части. На немощеных улочках рядом с голыми, грязными дворами мексиканских бедняков, с их глинобитными развалюхами и покосившимися будками уборных, высились, утопая в пышной зелени, красивые каменные особняки в испанском колониальном стиле, выкрашенные яркими красками, с пестрыми тентами и тщательно подстриженными газонами в патио — жилища богатых американцев; тут же ютились засиженные мухами бакалейные лавчонки, а за ними начинался пустырь с кучами мусора и старого хлама. Даже в самых скромных дворах находилось перед домом место для персикового или абрикосового дерева или для сливы, сейчас они уже почти отцвели и зеленели нежной весенней листвой. Кусты кастильских роз у дверей были покрыты бутонами. У стен домов и вдоль штакетника заборов цвели, торжествуя над уличной пылью, мальвы.

Лидия подумала, что теперь им уже недалеко. Мики здорово проголодался. Каждый раз, как они проходили мимо магазина, он умолял ее купить пачку печенья или хотя бы кока-колы. Ей не хотелось признаваться сыну, что у нее нет денег, чтобы он не злился на Хогартов, к тому же она надеялась, что Стив их покормит, как она обещала сыну.

До Аллеи художников оказалось больше мили. Она бы не заметила тропинки, круто поднимающейся вверх среди больших валунов, если бы Мики не увидел старую ржавую табличку, на которой было написано пастельным карандашом: «Аллея художников» и нарисована стрелка. Перед глинобитным домиком Стива Сины аккуратно причесанная женщина подметала метлой дворик. С террасы, спрятавшись за ветхую, косо висящую дверь, выглядывали трое детей в лохмотьях. «Какие красивые», — подумала Лидия. Женщина говорила по-английски очень плохо, но кое-как сумела объяснить, что она миссис Сина и что Стива нет дома. Рассказа Лидии она не поняла, однако, услышав слово «Реата», догадалась, что дело серьезное, и сказала, что Эстебан сейчас у Джейкобо Гальегоса — она кивнула головой в ту сторону, где был его дом, — пусть Лидия спустится вниз к acequia [28] Оросительный канал (исп.). , потом повернет на юг и идет до маленького tienda [29] Лавка, магазин (исп.). , потом снова поднимется вверх и спросит. Мики чуть не заплакал.