Ян Засурский - Старый шут закон

— Борются? Насколько мне известно, у этой гипотезы есть противники.

Она улыбнулась.

— Я сказала — «как будто», потому что на самом-то деле капиталисты блюдут свой интерес. Начни они морить рабочих голодом, они, выражаясь фигурально, собственными руками зарезали бы курицу, которая несет им золотые яйца. Вот они и «идут на поводу у этого сброда» — насколько это необходимо, чтобы предприятия продолжали работать и давать прибыль… Но позвольте мне досказать вам о собраниях пайщиков.

— Прошу вас.

— Так вот, когда все накричатся до хрипоты, переходят к формальному голосованию — скажем, за предоставление тех же самых премий администрации. Мелкие буржуа вскакивают один за другим и, пылая от возмущения, на весь зал заявляют, что их пять или там десять акций против. Последним встает председатель правления — спокойный, величавый старец, — и голосует от имени тех, кто передал ему свой голос. И вот торжественно объявляют результат подсчета голосов: «53 617 288 акций за, 72 акции — против». Разражается смех, мелюзга приходит от него в бешенство и продолжает свои обличения даже в лифте…

— Который и спускает их на твердую землю! — засмеялся Палмер.

— Если только есть что-то твердое на Уолл-стрит сейчас, в годы тревоги нашей. Но будь у меня даже не жалкая сотня акций, а сто тысяч, вы думаете, я смогла бы хоть что-то изменить? Да меня бы просто-напросто сочли за большевистского агента, который проник в «Американскую медь» с помощью московского золота, и поручили бы расследовать дело члену конгресса Фишу. Нет, мне кажется, отсюда я смогу сделать больше, чем изнутри.

— Снимаю свое предложение, — сказал Палмер. — Видите, как важно людям обмениваться мыслями. Вы меня убедили.

И он повернулся к Островым, которые ждали своей очереди поздороваться с ним.

Айвор по обыкновению сразу же вытеснил всех со сцены и воцарился на ней сам, охорашиваясь с самодовольной улыбкой.

— Боже мой, Палмер, до чего же вы строги и элегантны, я просто ослеплен! — захлебываясь, восклицал он и вдруг испуганно ахнул: — Но что с вашим галстуком? Вы только взгляните! Я непременно должен подарить вам булавку для галстука. Примете ее от меня? Я видел совершенно восхитительную булавку в магазине Джейми. Настоящая индейская работа. — Он все поправлял и приглаживал галстук, и вдруг Палмер почувствовал, что тот гладит его по груди, и отшатнулся. — Ну вот, — сказал Айвор. — Великолепно. Просто великолепно.

Палмер повернулся к Веронике, однако Айвор не дал ему открыть рта:

— Ах, расскажите, ради бога, о той таинственной церемонии, на которой вы присутствовали с Брандтом, а то вас сейчас кто-нибудь похитит…

Но Палмер, точно не слыша его, говорил что-то Веронике, и Айвор, оскорбленно дернув плечом, зашагал прочь.

— Душенька, вы похожи на птенчика-перепелку, которого иволга нарядила ради торжественного случая в свои перья, — сказал ей с нежностью Палмер.

Вероника встала на цыпочки, притянула его к себе и поцеловала своими накрашенными губами в губы.

— Голубчик, я вас ужасно люблю. — Она с обожанием поглядела на него снизу вверх, точно маленькая девочка, и улыбнулась грустной улыбкой роковой женщины. — Когда вы наконец сдадитесь и перестанете скрывать, что тоже любите меня?

— Моя дорогая Вероника, я питаю к вам безграничное уважение, — с иронией ответил он, демонстративно вытирая губы носовым платком. — Его заслужить куда труднее, чем любовь.

Она шутливо подхватила:

— Это ужасно: вы отталкиваете меня, а меня все равно к вам тянет. Любовь переворачивает все с ног на голову.

Палмер уже давно научился естественно и непринужденно подыгрывать Веронике, это был приятный отдых после напряженных трудов, когда он старался как можно точнее и не кривя душой выразить себя. Он с удовольствием болтал с этой девушкой, если возле нее не было брата, и не только потому, что ему льстило ее поклонение. В отличие от большинства собравшихся здесь женщин Вероника была великая труженица и упорно шла к своей цели. Пятнадцатилетней девочкой-вундеркиндом она, чтобы выгоднее «продать» их с братом дуэт концертным импресарио, взялась учить русский язык и стала говорить по-английски с акцентом. В союзе Айвор — Вероника она всегда воплощала начало разумное, дисциплинирующее, трезвое, Айвор же играл роль художника, так сказать, вдохновенного творца, который не признает никаких канонов и которого надо силой загонять в студию, чтобы отрабатывать технику.

Бесстыдно рекламируя себя, простодушно-тщеславная Вероника танцевала с таким же упоением, с каким ребенок качается на качелях — опьяняясь чистой радостью, взлетая все выше и выше, но никогда не отдаваясь полету до полного забвения себя, всегда точно зная, где нужно остановиться. «Роковая женщина» была маской, сквозь которую просвечивало очаровательное простодушие Вероники. Если она и «любила» Палмера, в чем она с такой легкостью ему признавалась, то как маленькая девочка любит старшего брата — не видя его недостатков, восхищаясь им, потому что возле него она чувствует себя старше и умнее. Так она, несомненно, любила в детстве Айвора. Так, возможно, любит его и по сей день — впрочем, Палмер не придавал значения слухам, которые ходили в Идальго.

Предлагая ей вместо любви то, что «заслужить куда труднее», то есть уважение, он вовсе ее не отталкивал. В уважении-то, насколько он понимал, она нуждалась больше, чем в чем-либо другом, а его уважение было ей, по-видимому, особенно дорого и ценно.

С Миньон все обстояло совсем не так. Ему бы и в голову не пришло предложить Миньон уважение, потому что ей было нужно неизмеримо больше. Если говорить на языке штампов, ей была нужна сердечная теплота. А в том, что она у него есть, он как раз и сомневался. В присутствии Миньон сомнения исчезали, но когда он потом начинал размышлять и анализировать, то приходил к выводу, что этой теплотой одарила его на время она. Вся история их отношений — видит бог, достаточно короткая — представлялась ему чем-то вроде неравноценной мены. Миньон увидела, какие в нем таятся возможности, и указала путь, на котором он может эти возможности осуществить. При этом она проявила к нему такое участие, что он невольно поднялся в собственных глазах и стал чувствовать себя уверенно в тех сферах, где раньше казался себе неудачником. И за все это он заплатил ей лишь благодарностью, лишь тайным поклонением, которое ей было совсем не нужно.

Но сегодня, кажется, он сможет что-то сделать для нее. Весь день она пыталась связаться с ним. Звонила ему утром, но он работал; часа в два он позвонил ей — она куда-то вышла; перед обедом она снова набрала его номер, но он в это время принимал душ; когда же он сам стал звонить ей, она уже уехала к Пан. И вот наконец оба они в гостиной у Пан. Его как магнит притягивала грациозная фигурка в черном, мелькавшая среди гостей. Почему она не подходит к нему? Он хотел сам подойти к ней и просто сказать: «Здравствуйте, Миньон», но не мог. Эта встреча значила для него слишком много, он считал, что притворяться было бы грешно.