Ян Засурский - Старый шут закон

До сегодняшнего дня он ни разу не нарушил клятву. В окружной тюрьме он пробыл до вечера. Последний из арестованных, с кем он беседовал, был Альбенисио Мирабаль. Альбенисио арестовали в понедельник сразу же после похорон Кресенсио, когда он выходил из ворот кладбища, и теперь его собирались выслать. Альбенисио намекал, будто знает, что именно произошло в переулке и где сейчас находится пистолет Фоунера, но упорно отказывался сообщить что-нибудь определенное. Лео приступал к нему и с одной стороны, и с другой, но добиться ничего не мог — то ли Альбенисио не доверял ему, то ли боялся, что в соседней камере сидит провокатор и подслушивает, то ли понимал, что не может сообщить известные ему факты, не сознавшись, что он был в самом пекле, и тогда ему предъявят обвинение в убийстве, а от этого судьба его пока уберегла.

Незаметно страх Альбенисио передался и Лео. Он начал прислушиваться к звукам, доносящимся со стороны полицейского участка, ему мерещилось, что там собираются бандиты и, как только он выйдет, его схватят и будут бить, пока он не признается во всем, в чем они ему велят признаться. Дрожь в руках усилилась до того, что он уже почти не мог писать. Он попробовал старый, испытанный способ — писать, не отрывая карандаша от бумаги, без промежутков между словами, но и это не помогло: рука неудержимо плясала и подпрыгивала, будто ее кто-то дергал, и карандаш выскакивал за края бумаги. Он весь сосредоточился на звуках, доносящихся с улицы, слова старика скользили мимо его сознания — какой был смысл продолжать разговор?

Лео посмотрел на Альбенисио, сердито нахмурившись, убрал блокнот и карандаш и, хотя губы его дрожали, упрекнул старика за то, что он играет с ним в прятки: зачем было приглашать адвоката, раз ты ему не доверяешь, и, если Альбенисио хочет, чтобы Лео ему помог, он должен говорить с ним откровенно, ничего не утаивая. Пусть Альбенисио хорошенько над всем поразмыслит, у них еще будет разговор, но не сейчас, сейчас уже поздно, Лео придет к нему завтра.

Альбенисио бросил на него странный взгляд, будто ему показалось, что Лео пьян. Ну и наплевать, Лео ничего не мог с собой поделать, ему надо было как можно скорее вырваться из этой камеры.

И конечно, все его страхи оказались напрасны. Никакой толпы помощников шерифа на улице не было. Лео перевел дух и вытер пот с лица. Просто он устал, вот и все. Устал и голоден. Сейчас он забежит в прачечную к племяннику Гарри Уинга за рубашкой, той самой, в которой он добирался сюда на товарном поезде, и сразу же в Сьенегиту, там его кто-нибудь покормит, у кого осталась еда…

Лео завернул за угол и столкнулся нос к носу с Томми Фелтоном.

После обычных «Ба, Лео, дружище, вот так встреча! Откуда ты? Сколько лет, сколько зим!» Томми как бы невзначай втолкнул его в нишу между двумя витринами уже закрывшегося на ночь магазина и стал взволнованно шептать, чтобы Лео ради всего святого вел себя осторожно, потому что до него, Томми, дошли слухи, будто на Лео готовится покушение, и на этот раз его не просто вышлют из города, на этот раз его собираются убить.

Во времена сухого закона Томми был одним из Джейковых бутлегеров, и никто в Реате кроме него не знал точно, какое количество спиртного потреблял Лео. Томми так привык исполнять роль ширмы, за которой разные люди (не только Джейк, хотя в первую очередь именно он) обделывают свои делишки, что ему не приходило в голову шантажировать Лео, угрожая доносом в партию о его тайном пьянстве. Как Лео ни презирал Томми, за это он испытывал к нему что-то вроде благодарности, и при всем несходстве их политических убеждений они друг с другом ладили. Сейчас у Томми была собственная винная лавка с лицензией и целый штат агентов, продававших из-под полы спиртное школьникам старших классов и индейцам — эту клиентуру уступил ему за ненадобностью Джейк Махони.

Лео понимал, что Томми пугает его нарочно, ибо, когда на него нападет страх, он начинает пить, и уж кому-кому, а Томми это известно. Сейчас Томми рассчитывал, что запой продлится недели две, не меньше. Покупать виски Лео, естественно, будет у него. И хотя Лео видел Томми насквозь, все равно поддался страху. Нет, не страху — ужасу. Лео уже плохо понимал, что говорит ему Томми, колени у него стали ватные, он покрылся холодным потом, зубы выбивали дробь, веки горели, будто в глаза насыпали песку, тысячи иголок буравили череп, и он уже чувствовал, как громадный каменный кулак наемного убийцы обрушивается на его переносицу, как от удара прикладом отнимаются ноги, как чье-то колено разбивает ему пах, слышал свой захлебнувшийся крик, видел, как он падает, пытаясь защитить себя от боли, но его поднимают и снова бьют, и он уже хочет лишь одного — скорее потерять сознание, но пощады нет, они тебя так легко не отпустят, не позволят ни на миг избавиться от страха, о, они — мастера своего дела, они мучают изощренно и с тонким расчетом: убивая, не дают умереть, чтобы смерть не избавила тебя от страданий, нет, ты должен страдать до конца, ты должен вопить и корчиться от боли, ты должен бояться их и жить рабом… И до конца дней твоих они будут с тобой, от них не убежать, не скрыться — они вездесущи, и на краю света тебя настигнут их пули, кулаки и дубинки, и на краю света они будут загонять тебе под ногти иголки, пытать ярким светом, жаждой, не давать тебе спать, выворачивать наизнанку твои внутренности касторкой, ты будешь жить среди их дьявольских орудий пытки и казни, среди тисков и дыб, «железных дев», гаррот, ям, костров, гильотин и плах. Они сладострастно ликуют, как проповедники-садисты во время своих сектантских радений, когда люди на их глазах теряют человеческий облик и превращаются в скотов, в идиотов — или в трусов и, чтобы не кричать и не корчиться, одурманивают свое сознание вином, потому что уж лучше быть рабом бутылки, чем их рабом…

Возле последних домов города Лео вдруг охватило такое беспокойство, что он не выдержал и оглянулся. Так и есть, ярдах в пятидесяти от него по пыльной немощеной дороге двое мужчин быстро шагали в сторону Сьенегиты, а чуть поодаль по тротуару шел третий. Судя по одежде, все трое были anglos. Anglos идут в Сьенегиту? Или на шахты? В такой поздний час, когда уже почти стемнело? Зачем? А очень просто: они идут следом за Лео. Возле католического кладбища, где сейчас безлюдно и глухо, они на него бросятся.

Господи, какой он дурак, что пошел этой дорогой. Надо было идти по тропе вдоль речки, там дальше, зато безопасней. Сейчас он попробует отделаться от этих типов — и к речке. Лео резко свернул за угол, побежал, потом снова завернул, не дав своим преследователям времени дойти до того, первого угла. Он возвращался в город — ну и ладно, что же теперь делать? В городе ему не так страшно. В животе у Лео урчало, но ему была нужна не еда.