Холли Борн - Эви хочет быть нормальной [litres]

За всю долгую историю дурных мыслей в моей голове мне ни разу не приходила на ум вот такая.

ПЛОХАЯ МЫСЛЬ

А вдруг парень приведет на свидание родителей?

Уже на четвертой минуте фильма началась мясорубка. Прямо в камеру летели кишки, кровь ручьями текла по лицам героев, пока они вели умные, но в целом бессмысленные (на мой киноманский взгляд) диалоги. Я поерзала на сиденье и попробовала сосредоточиться на фильме, но это оказалось трудно. Фанатом Тарантино я не была, к тому же меня отвлекали мысли о том, что творится с Оли. Я украдкой покосилась на него в темноте. Он сидел, наклонившись вперед. Я перевела взгляд на его родителей. Мама уже спрятала лицо в покрытый катышками кардиган супруга. А я погрузилась в размышления.

а) Им тоже хотелось посмотреть этот фильм… но почему тогда мама Оли уткнулась в кардиган мужа?

б) Они слишком уж пекутся о сыне… но почему тогда он меня об этом не предупредил?

в) У него аллергия на пчел, поэтому они всюду его сопровождают на случай, если вдруг придется колоть ему адреналин прямо в сердце!.. Но как тогда он ходит в колледж один?

И тут меня осенило… Над головой точно вспыхнула яркая лампочка, как часто бывает в мультиках. Возможно, у Оли тоже тревожное расстройство!

Я снова покосилась на него. Ноги Оли нервно дергались, колени подрагивали, точно желе, попавшее в барабан ветряной машины [21] Имеется в виду инструмент, издающий звук, похожий на завывание ветра. В прошлом веке он активно использовался в театре и на киносъемках. . Симптом номер один. Он постукивал себя по коленям, как барабанщик, которому сказали, что все его родные умрут, если он хоть на секунду прекратит барабанить. Симптом номер два. Он без конца ерзал на сиденье, то и дело меняя положение, словно кто-то засыпал ему в джинсы целую цистерну чесоточного порошка [22] Порошок, вызывающий сильный зуд при соприкосновении с кожей. Часто используется для розыгрышей. . Симптом номер три.

Я окинула себя взглядом. Ноги у меня тряслись. Руки барабанили по коленям. А на месте я ерзала даже чаще, чем режиссер обезглавливал персонажей. Все сходится.

ПЛОХАЯ МЫСЛЬ

Нет, я не могу встречаться с тем, у кого есть тревожное расстройство.

ПЛОХАЯ МЫСЛЬ

Это все равно что два алкоголика вдруг решат сойтись!

ПЛОХАЯ МЫСЛЬ

Черт, а как же я это ему объясню, не усугубив его тревогу?

Фильм оказался совсем не в моем вкусе, но мне не хотелось, чтобы он заканчивался. Мысленно я умоляла его длиться до бесконечности, чтобы в зале так и не зажегся свет, а мне не пришлось объясняться с Оли. Ну как, как, как с ним поговорить? Что мне делать? Я не могла даже написать девчонкам – свет от экрана телефона тут же вызвал бы всеобщую ненависть. Да и потом, девчонки все равно ничего не поймут. Что, если они начнут его высмеивать и дразнить чудилой? Может, тогда и надо мной станут смеяться, если однажды я не справлюсь с собой и «выйду из берегов»? Будут ли и меня дразнить чудилой?

Фильм закончился, в зале вспыхнул свет. Оли повернулся ко мне и улыбнулся во весь рот, и его очаровательные скулы проступили еще отчетливее. Я вытерла потные ладони об одежду, а потом еще раз.

– Крутой фильм, скажи? – спросил он, но в его голосе послышалось напряжение. Хотя, может, мне только так показалось?

– Ага. Такой прям… э-э-э… кровавый!

Его улыбка тут же погасла.

– Тебе не понравилось?

– Нет-нет, я в восторге! – солгала я. – Там такие реалистичные внутренности! Как они этого добились, интересно? С ума сойти!

Оли явно не слишком поверил моим словам:

– Ну да…

Мы поднялись, собрали свои вещи и пропустили вперед людей, сидевших посреди ряда. Только я задумалась, чего ждать дальше, как меня легонько похлопали по плечу. Это была мама Оли. Лицо у нее… пугающе позеленело.

– Привет, ребятки! Ну как, понравился фильм? – спросила она с покровительственно-восторженной интонацией, какая часто бывает у ведущих передач для малышей.

– Вообще, это немножечко не мое, – продолжила она, – но Оли у нас обожает этого режиссера, правда, Оли?

Оли кивнул, не сводя глаз с ковра.

– Так вот, Оли, мы тут с папой решили, что вовсе не прочь посидеть немного в кафе, если вы хотите побыть вдвоем.

Оли снова кивнул.

– Чудесно! – воскликнула мама и посмотрела на часы. – Тогда встретимся в фойе в половине пятого! Эвелин, мы можем подбросить тебя до дома, если хочешь!

– О… не стоит! Я не прочь прогуляться.

– Да какие уж прогулки в такой холод! Мы тебя подвезем.

Одна мысль о том, чтобы сесть к ним в машину после разговора, который я рассчитывала завести с Оли, была просто невыносима.

– Ну и что, что холод, – твердо ответила я, и мой голос прозвучал куда резче, чем обычно. – Я хочу пройтись. Спасибо за предложение.

Моя дерзость явно ее огорошила, но она промолчала. Расправив плечи, она направилась к мужу, но на полпути обернулась и напомнила:

– Не забудь, Оли, встречаемся в половине пятого. Мне еще ужин готовить.

– Хорошо, мам.

Мы стояли молча, а зал вокруг нас стремительно пустел. Когда стало понятно, что Оли первым не заговорит, я сама нарушила тишину.

– Ну что ж… – проговорила я, достала из кармана телефон и посмотрела на время. – До половины пятого еще сорок пять минут. Чем бы тебе хотелось заняться?

Оли пожал плечами:

– Ну не знаю. Может, кофе попьем?

– Та-а-а-ак. В том же кафе, что и твои родители? Или другое поищем?

Он залился краской, и мне тут же стало стыдно за свои слова, пускай мой вопрос и был закономерным.

– Да, пожалуй, найдем другое.

– Уверен? – уточнила я, и в моем голосе послышалась та же снисходительность, что и у его мамы.

– Да.

Когда мы вышли на парковку, уже сгустились сумерки. Впрочем, после двух часов в темном зале нам все равно показалось, что на улице очень светло. Быстро поняв, что инициативу придется брать в свои руки, я молча повела нас в маленькую кофейню за углом, где сама уже не раз бывала.

Дело, похоже, шло к закрытию: усталым официанткам явно не терпелось поскорее уйти домой. Я заказала два стакана латте и сама за ними сходила. Когда я поставила стаканчики к нам на столик, нога Оли тряслась как безумная.

– Спасибо, – сказал он, не сводя глаз со столешницы.

– Да пустяки, – ответила я.

В то мгновение я была так спокойна, так легко владела собой, что и сама изумилась. Может, существует такая штука, как «относительная тревожность»? И если твой собеседник нервничает больше, чем ты, то твое спокойствие усиливается? Как бы там ни было, я нутром чуяла, что у Оли сегодня непростой день, и очень надеялась, что он заметит мое сочувствие.

Он уставился на струйку пара, поднимавшуюся над его кофе. Я ждала, что он первым начнет разговор, но он молчал. Я отпила латте и продолжила ждать. Но Оли все молчал. Слышно было только, как он трясет ногой и как посетители шумно попивают кофе. Когда у нас осталось всего двадцать минут, у меня сдали нервы.