Кейси Уэст - Возможно, на этот раз [litres]

– И ты хочешь сказать, что до сегодняшнего дня не понимала, что тебе нравится Эндрю?

– Я… видимо, в принципе не очень хорошо себя знаю. В последнее время все чаще это осознаю.

В дверь вдруг постучали. Послышался голос Эндрю:

– Это я. Можно войти?

Я поспешно засунула камеру обратно в рюкзак и застегнула молнию.

– Не говори ему, – прошипела я.

– О чем конкретно? – с невинной улыбкой вопросила Мика. – Об этом? – Она указала пальцем на рюкзак. – Или об этом? – Она указала на мое лицо, и я почувствовала, как краснею.

– Пожалуйста, – сказала я, выхватывая тушь из косметички и поворачиваясь к зеркалу.

– Входи, – пропела Мика.

Эндрю приоткрыл дверь и просунул голову внутрь.

– Мне сказали, что самая тусовка – здесь.

Я рассмеялась, хотя фраза эта была вообще ни разу не смешной. Черт. Мике даже не придется ничего говорить, я мастерски выдам себя сама. Он не должен был узнать о том, что я чувствую. Он уезжал через шесть недель, а еще я понятия не имела, что он думает обо мне.

Он перевел взгляд на меня.

– Софи Эванс, – произнес он. – Мой товарищ по лабиринту. Милая кофта.

Я опустила взгляд на свою кофту с длинным рукавом: она была темно-синего цвета, в узор из маленьких пчелок.

– Могу достать тебе такую же, – ответила я.

Он наконец вошел в комнату.

– А есть такие с высоким горлом? Из обтягивающих кофт я предпочитаю водолазки. – Он уселся на край кровати.

– Не искушай меня, – сказала я.

Он пожал плечами.

– Ты первая предложила.

Я смерила его взглядом. Эндрю Харт был очень даже красив. Не то чтобы я раньше этого не замечала – нет, я заметила это при первой же нашей встрече. Но характер всегда значил для меня гораздо больше, и чем ближе я узнавала его, тем меньше его внешность имела для меня значение. Но в какой-то момент за последние несколько месяцев – может, когда мы четвертого июля смотрели на фейерверки сквозь дыру в крыше сарая, может, когда на поминках он с ложки кормил меня амброзией, или когда мы вместе пробирались через кукурузный лабиринт – ситуация приобрела совершенно другой оборот, и теперь я объективно могла сказать, что он очень, очень красив. Такой эффект создавало сочетание сразу многих факторов – того, с какой уверенностью и легкостью он держался, а еще его густых каштановых волос, игривых голубых глаз, заразительной улыбки.

– Что? – спросил он.

Он заметил, как я смотрю на него. Я попыталась сделать вид, что ничего не происходит, и начала красить ресницы.

– Так что, у тебя каждый День благодарения так проходит? – спросила я, глядя в зеркало.

– В доме у Мики? Нет, мы с ней впервые встретились меньше года назад.

Мика рассмеялась и шлепнула его по коленке. Я закатила глаза.

– Я имела в виду, вместе с семьей того, чьему бизнесу на этот раз покровительствует твой отец, или типа того.

– На самом деле, на День благодарения мы обычно работаем, – сказал Эндрю.

– Что? – спросила я, встречаясь взглядом с его отражением. – Серьезно?

– Серьезно.

– Ах, бедняжка, – протянула Мика. – Замученный белый мальчик.

– Знаю. Такая слезливая история, – сказал он.

Мика протянула мне руку, и я вложила тушь в ее ладонь.

– Вообще это довольно грустно, – сказала она.

– Грустно, в смысле жалко? Или грустно, и теперь вы хотите обо мне заботиться?

– И то, и другое, – сказала Мика.

– Я о тебе позабочусь, – сказала я. Мои уши внезапно вспыхнули. Я хотела пошутить, но фраза получилась уж слишком игривой. Эндрю нахмурился, ничего не понимая.

– Что ж, это лучшее предложение на сегодня, – заявила Мика. – Хотя моя мама, возможно, выскажет тебе такое же.

– Э-э-э… – протянул Эндрю.

– Это прозвучало очень неприлично, – сказала Мика. – Я ничего не имела в виду. Я просто хотела сказать, что ей очень нравится опекать людей. Она обо всех нас сегодня позаботится. Так, пора мне заткнуться.

Я рассмеялась, благодарная ей за то, что вся неловкость теперь осталась на ее совести. Я чуть не свернула на опасную улицу с односторонним движением под знаком «Обратной дороги нет».

Мика закрыла тушь и бросила ее в косметичку.

– Вот и все. Теперь я стала еще красивее.

Я улыбнулась ей. У нее от природы были красивые длинные ресницы, и тушь ей, в общем, не особенно была нужна.

– Пойдем к остальным? – спросила я ее.

– Ну, если только кое-кто еще не хотел бы позаимствовать мою косметику. – Мика подмигнула Эндрю.

– Мне всегда было интересно, как я буду выглядеть с подводкой.

– Великолепно, – ответила Мика, встала и указала на ковер, где только что сидела. – Садись. Пришло время положить конец твоим сомнениям.

– Я пошутил, – сказал он.

– У шуток есть последствия, друг мой. И такова твоя расплата. – Она порылась в косметичке и выудила оттуда карандаш для глаз. – Эндрю. Сейчас же.

Он закатил глаза.

– У Софи лучше получается подводить глаза, чем у меня. Твердая рука художницы, – пояснила Мика. Она протянула карандаш мне. Я встретилась с ней взглядом. Она приподняла брови, как будто бросая мне вызов, мол, ну и что ты будешь делать со своими новыми чувствами?

– Я неплохо подвожу глаза. – Выхватив у нее карандаш, я повернулась к Эндрю, сняла с карандаша колпачок и внимательно осмотрела кончик.

– У этой шутки очень уж опасные последствия, – произнес Эндрю. – Подпускать тебя к своим глазам с такой острой штукой.

– Не доверяешь мне? – спросила я. Он улыбнулся одним уголком рта.

– Нет. – Но тут же сел на пол и повернулся ко мне. Мое сердце колотилось, и я старательно игнорировала этот факт.

– Как тебе сделать: в стиле «Я вокалист в рок-группе» или в стиле капитана Джека Воробья? – спросила я.

– Сделай минималистично, что бы это ни значило.

– Он хочет стиль «Голубые глаза еще голубее», – сказала Мика. – Серьезно, не понимаю, почему парни не носят макияж.

Я наклонилась ближе к нему; он смотрел мне прямо в глаза.

– Посмотри вниз, – приказала я.

Он послушался. Раньше мне никогда не приходилось задумываться, как я крашу кому-то глаза. Теперь я отчетливо понимала: краем ладони мне приходилось опираться на его щеку, а свободной рукой – придерживать его за подбородок, не давая дергаться.

– Я скоро вернусь, – сказала Мика. – Проверю, не нужна ли папе помощь.

Я ошарашенно вытаращилась ей вслед, но она только одарила меня невинной улыбкой и закрыла за собой дверь. Дышать стало тяжеловато, но я заставила себя успокоиться и продолжила подводить его правый глаз.

– От тебя пахнет шоколадом, – сообщил он.

– Да, я съела… – Я недоговорила.

– Что? – спросил он.

Мои щеки зарделись: я поняла, что не смогу нормально произнести слово «поцелуй», не выдав себя с потрохами.