АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

— Вся поездка — на мне, — заявляет он на мой вопросительный взгляд, — это даже не обсуждается. Я просто спросил, не хочешь ли ты ко мне присоединиться?

— И ты думаешь, что я дам тебе все оплатить? — закатываю глаза я.

— Я в этом уверен, Белла. Для меня это будет подарком.

Прикусываю губу, вспоминая тот день, когда он объяснил мне, чему были обязаны эти сто долларов на кухонной стойке. Проигрываю в голове его слова еще раз: «Я очень боялся, что ты со мной только ради этого. Это было проверкой. Жесткой, наверное, Белла… прости. Но у меня действительно не было другого шанса узнать точно».

Неожиданно погрустнев, чем я насторажила Эдварда, обнимаю его сильнее. Носом утыкаюсь в плечо, ладонями накрываю спину. Настолько, насколько могу, конечно. Она у него широкая.

— Мне нужен ты, Эдвард, — признаюсь, оставив на коже крохотный поцелуйчик, — мне правда неважно, где провести уикенд. Я просто хочу с тобой.

Он мне улыбается. Победно, нежно и воодушевленно. Как волшебнице.

— В таком случае мы поедем в Джорджию, любительница Верблюдов. Обещаю, там будет здорово.

И мы действительно поехали. Три недели и два дня спустя, я схожу по трапу самолета на горячую землю американского Юга, прикладывая ладонь козырьком ко лбу, чтобы хоть что-нибудь разглядеть.

Эдвард, наглядно демонстрируя свое присутствие, придерживает меня за локоть, помогая отыскать на ярком солнце машину, и галантно открывает дверь, усаживая внутрь. На заднее сиденье, не иначе.

Ведет не он. Он сидит рядом со мной, приобняв за талию, и рассказывает, по мере того, как мы проезжаем их, о достопримечательностях города.

Я уже узнала за эти дни, что он родился здесь, в Атланте. Это его родина, тот город, где ему больше всего нравится жить. И который он, конечно же, больше всего любит.

— Тебе пора вести экскурсии, — ласково замечаю, погладив его по щеке, когда он ненадолго прерывается, чтобы попить воды, так кстати обнаружившейся в карманах дверей.

— Спасибо, Белла, — очаровательно улыбаясь, благодарит Каллен. Закручивает крышечку, оставляет бутылку в покое. Легонько, в знак одобрения, ерошит мои волосы. — Тогда слушай.

В субботу, в этот чудесный солнечный день, мы гуляем по Атланте. Недолго — столько, сколько позволяет моя только-только зажившая нога. Потом едим мороженое, то самое, которое дало чек в невероятную сумму. А потом идем в кино на какую-то громкую премьеру. Но я, как человек достаточно приземленный, не слишком наслаждаюсь фильмом. Наоборот, усмехнувшись и расслабившись в темноте, даю Эдварду почувствовать, как рада, что он пригласил меня. Прощаю даже ту несуразную астрономическую сумму за билеты. За то, чтобы сидеть с ним вот так вот рядом и чувствовать его, я бы отдала гораздо больше.

Из кино мы выходим в три. Не обедаем, а сразу едем в центр, на тот самый пресловутый фестиваль.

И уж там, швыряясь друг в друга красками и потешаясь над, в буквальном смысле, «радужным видом», по-настоящему отдыхаем. Я ни о чем не думаю, и он, мне кажется, тоже. К тому же на память у нас остаются чудесные фото из специальных копеечных кабинок. Никогда не думала, что в них может быть так весело.

А вот уже глубокой ночью, когда кое-где начинают гаснуть фонари, мы едем, как обещает Каллен, домой. Только вот я не до конца представляю, что он вкладывает в слово «дом». Жду отеля, съемной квартиры, хостела, в конце концов…, а получаю пентхаус. Его собственный, нежно любимый.

Он приводит меня к себе домой. В свою квартиру.

Тогда-то я впервые и вижу эти потрясающие желтенькие диванные подушки, огромную автоматизированную кухню. И кувшин с водой. Для меня он теперь — извечное напоминание о первом посещении Атланты.

Хохотнув приятным кусочкам памяти, я возвращаюсь к своей курице. Она уже подрумянилась, аппетитно пахнет — пора добавлять сметану. Четыре ложки, сверху еще немного зелени. Подсолить, как учила мама.

А на соседней электрической конфорке тем временем томятся овощи. И им немного сметаны — будет идеально.

Я закрываю обе сковородки крышками, мою использованные тарелки и приборы, убирая ненужные ингредиенты в холодильник. До готовности осталось максимум минут десять, не больше. И мы, наконец-таки, сможем сесть за стол и по-человечески поесть. А потом я быстренько сполоснусь и скользну к мужу под одеяло. Одна из самых потрясающих вещей в нашем браке — совместный сон. Обыкновенный сон, ни действием больше.

Он устраивается на спине, я занимаю его плечо, приобнимая руками за талию. Как правило, к утру обнаруживаю, что удерживаю мужчину от перемещений еще и ногами, но это уже другая история. Важнее всего то, что Эдвард не злится. Ему наоборот нравится. Он признался мне, что так чувствует себя неимоверно нужным и любимым. А еще это помогает ему быстрее заснуть — осознание, что я рядом. Когда однажды мы разошлись в центре города по разным углам, сами того не подозревая, он так извелся, что, когда нашел меня, был белее снега. И долго обнимал.

— Белла…

Тихо. Слишком тихо, я бы сказала, под шум воды. Я слышу курицу, слышу бульканье закипающего чайника, без труда разбираю ударяющуюся о плитку внутри душевой воды. Среди этой канители любой голос лишний, это точно. Тем более такой. Если бы Эдвард звал меня, он бы сделал это слышно, правда?

Однако какое-то странное сосущее чувство не отпускает. Пробирается к горлу, волнует. И не дает проигнорировать.

В конце концов, вряд ли муж сильно испугается, если я загляну к нему и спрошу, не окликал ли он меня. Мы ведь видели друг друга целиком и полностью, с одеждой и без, думаю, факт смущения никого не потревожит.

С этими вдохновляющими мыслями и иду в ванную, чуть приглушив огонь на плите. Спрятавшаяся за гостевой спальней темная ручка без труда привлекает мое внимание. Осторожно опустив ее и несильно на себя потянув, без труда прохожу внутрь.

Пар, расползшийся по всему пространству небольшой комнаты. Запотевшее зеркало, матовые стенки душевой со сползающими вниз капельками воды. Яркий свет — лампочка защищена от влаги, но освещает пространство великолепно. Можно даже попытаться смыть родинки.

— Эдвард, ты меня?.. — зову я, ступая на резиновый коврик с дельфинчиками, привезенный нами из Рио. Но до конца спросить не успеваю. Вижу очевидное быстрее, чем слышу ответ.

Напрягшейся рукой с выступившими венами на ней, неудобно изогнув запястье, Каллен держится за умывальник, кое-как сохраняя равновесие. Вторая его ладонь впилась в отодвинутую дверцу душевой так, что побелели пальцы. А голова опущена. По мокрым волосам еще стекает пена.

— Д-да… — он медленно кивает, все ниже опуская лицо, — я не могу… я думаю, я…

Говорит все так же тихо, почти неслышно. Тяжелым, плохо контролируемым тоном. Скованным болью.