АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

— Но хотел, — и это уже не вопрос. Его пальцы сейчас с мясом вырвут руль из панели управления.

— Не знаю, — прикрываю глаза, откидывая голову на спинку сиденья, а руками обняв ремень, не допустивший на моей голове швов.

Хваленная смелость и яд тона, какой собиралась выплеснуть на Алессандро, теряются где-то в межвременном пространстве. Не понимаю, откуда они вообще взялись, а потому слабею на глазах — и в собственных глазах в том числе.

— Зачем ты с ним говорила? — Эдвард не сбавляет оборотов, заводясь сильнее.

От него волнами исходит опасность и ярость, а это здорово отражается на атмосфере салона. Мне в ней тесно и душно.

— Он со мной говорил.

— Послала бы его к чертям и вышла, — рявкает Каллен, — оно тебе надо?

— Я его не боюсь.

— Свежо предание, — он фыркает, — еще чего скажешь?

— А ты хочешь, чтобы я его боялась? — дрожащими губами спрашиваю.

— Я хочу, — он со свистом вдыхает наполненный электричеством воздух салона, сворачивая влево, к крайней полосе трассы, — чтобы ты знала, как себя вести. И с кем.

— По правилам… — сдавленно дополняю я.

— По моим правилам, — Эдвард кивает, — я не постоянно рядом, Изабелла, да пойми же ты! А ты его провоцируешь! Если так хочешь с ним рассусоливать, надо было выходить за него!

Подавившись воздухом от последней фразы мужа, невидящими глазами оборачиваюсь на него. Забываю про сумку, ремень, про все. Вслушиваюсь, слушаю и не могу поверить. В груди преступно скребет.

— Зачем ты так?..

— Потому что так верно. Думай, прежде чем говорить. И отвечай за свои слова, пожалуйста.

К лицу приливает кровь, руки подрагивают. Я прикусываю губу, что есть силы зажмурившись.

— Останови машину…

Мужчина даже не собирается меня слушать. Наоборот, ускоряется.

— Эдвард, пожалуйста… — пальцы, обретая собственную волю, касаются ворота платья, опуская его ниже. Мне начинается казаться, что я сейчас задохнусь.

— Ты мне еще выскочи, — закатывает глаза он, но среди любимых мною черт показывается беспокойство. Проклевывается.

Надеясь на хоть какое-то облегчение, наклоняю голову к коленям. Не понимаю. Ничего не понимаю.

— Мне плохо… — предпринимаю последнюю попытку уговорить его, перебирая кружево пальцами, — пожалуйста…

Эдвард напрягается, наконец меня услышав. Бросив встревоженный взгляд на мою новую позу — практически сложенную вдвое — выворачивает руль. Машина мягко уходит на обочину, паркуясь рядом с какими-то кустами, невдалеке от фонаря.

Останавливается.

Кое-как отстегнув ремень, я выпрыгиваю наружу словно бы из Лариного душа.

Встречаюсь коленями с травой, не жалея ни колготок, ни платья, ни ладоней, сразу же режущихся о мелкие камушки. Становлюсь на четвереньки и, как в самых глупых и невероятных историях, прощаюсь со своим капрезе. Благо, вокруг трассы растет трава. Благо, она достаточно высокая, чтобы скрыть мою рвоту. Если уж от запаха захожу на второй круг, от вида бы точно последовал и третий.

— Боже мой, — изумленный и охваченный страхом, Эдвард приседает рядом со мной, собирая в хвост мои волосы и придерживая голову, — Белла, ты что? Что такое?

Его голос слышен будто через вату, костяшки пальцев, которыми упираюсь в землю, дрожат. От стыда, бессилия и отвращения к сегодняшнему дню не знаю куда деться. Могла бы встать на ноги — побежала. Куда глаза глядят.

— Пожалуйста, не кричи, — умоляюще прошу Каллена, зажмурившись.

— Хорошо, хорошо, — он поспешно соглашается, убирая остатки волос с моего лица и садясь так, чтобы могла почувствовать его руки как следует, — я не кричу, моя девочка, я не злюсь. Все хорошо. Я с тобой.

Он меняется за секунду, наполняясь страхом и отвергая все то недоброе, все то раздражение, что испытывал ко мне. Сейчас этот мужчина снова мой Эдвард. И он меня любит.

Меня вырывает еще раз. Трава уже молится, чтобы хоть кто-то увез меня подальше, а я начинаю плакать. От бесконечных слез за сегодня раскалывается голова.

— Эдвард…

Болезненно нахмурившийся, он устраивает меня у себя на коленях, погладив по голове. Влажными салфетками, что захватил из машины, помогает вытереть рот.

— Все сейчас пройдет, — обещает, невесомо поцеловав в лоб, — тебе станет легче, я уверяю. Сможешь выпить воды?

— Да…

— Хорошо, — он нежно мне улыбается, скручивая крышку с бутылки, которую всегда возит с собой, как и таблетки, на случай приступа, и подносит горлышко к моим губам, — пару глотков. Потом поедем домой и я о тебе позабочусь как следует, малыш.

Вода достаточно мягкая, без привкусов, теплая. Я пью, глядя во встревоженные глаза мужа и мне становится его жаль. Эдвард бывает и резким, и решительным, и неумолимым, и даже чересчур жестким, но он любит меня. И все его упрямство, все его острые слова, все обвинения — все лишь потому, что беспокоится. Я нужна ему.

— Это все потому, что после еды нельзя бегать, — с небольшой, зато честной улыбкой отшучиваюсь, приникнув к его плечу, — надо было слушать маму.

— Тебе легче? — не купившись на мой спектакль, с надеждой зовет он.

— Гораздо, — подтверждаю, погладив его руку, поддерживающую меня, — ты ведь со мной. Что может случиться?

— Прости меня, Белла, — раскаянно просит Эдвард, поглаживая мои волосы, — я вел себя просто отвратительно. Я не имел права все это говорить. И в ресторане, и в машине… мне очень жаль.

Он опять наклоняется ко мне, но не за тем, чтобы поцеловать лоб. Даже не к щеке — к губам, не глядя на то, что с ними только что было.

Истинно любяще, с заботой, целует. Впервые с такой нежностью.

— Тебе должно быть противно… — хмыкаю, погладив его по щеке. Эдвард немного наклоняет голову, приникая к моей ладони, и насилу улыбается.

— Еще чего, Белла. Лучше скажи, мне везти тебя домой или все-таки в больницу? Только честно, пожалуйста.

От его такого искреннего и такого большого испуга у меня стягивает сердце.

— Эдвард, меня стошнило, — с улыбкой напоминаю.

Посреди трассы, на песке обочины, в чертовом платье и на его коленях мне хорошо. От свежего воздуха тошнота унимается, а благодаря поглаживаниям мужа отказывается возвращаться. — Мы предъявим это как диагноз?

— Как симптом. Кто его знает…

— Поехали домой, — останавливаю череду ненужных размышлений, повернув голову и чмокнув ладонь, которая ее придерживает, — я просто хочу спать.

…В пентхаусе Эдвард ведет себя со мной так, будто бы я стеклянная и рассыплюсь сразу же, как он как-то неправильно повернется или притронется ко мне. В разрезе происходящего в ресторане это очень яркий контраст. Но такое положение дел нравится мне куда больше, нежели все те страшные слова и рассуждения о браке, сострадании и детях… особенно детях. Лучше мне об этой теме сегодня не думать — еще ударюсь в истерику.