АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

— ТЫ! — засмотревшись на брызги виски по кухне и почувствовав отвращение к запаху, запоздало понимаю, что баритон теперь скорее рык, нежели голос. И под стать ему освободившиеся руки мужа вряд ли можно назвать руками. Когти.

— Что ты делаешь? — стараясь не злить его больше прежнего, силюсь выдернуть ладони, — отпусти!

— ТЫ! — еще раз повторяет он, прокричав это так, что птицы в небе должны остановиться и заглянуть в наше окно, — ИЗАБЕЛЛА, ТЫ! СКАЖИ МНЕ! СКАЖИ МНЕ ПРЯМО СЕЙЧАС!

Он с невозможной силой сдавливает мои запястья, отбирая последний шанс вывернуться. Движение вправо-влево — сломает их. Без шуток.

У меня в груди холодеет, а глаза сами собой распахиваются.

— Мне больно…

— Будет больнее, — сжав зубы, шипит Каллен. Еще секунда — и вжимает спиной в стену возле стола. Не ударяет, не кидает, просто вжимает. И холодный бетон, окрашенный по единой цветовой гамме, впивается в кожу.

— Эдвард… — на глазах закипают слезы. Я была уверена, что знаю, что от него ожидать. Никогда, никогда агрессия мужчины не обращалась против меня. Он всегда клялся меня защищать и меня защищал. А теперь… теперь нет.

Он не тронулся рассудком? Ну пожалуйста, не надо!

— ГОВОРИ! — бескомпромиссный и безжалостный, велит, наклонившись к самому моему лицу, — ДАВАЙ ЖЕ, СЕЙЧАС! СКАЖИ, ЧТО БРОСАЕШЬ МЕНЯ! СКАЖИ, ЧТО УХОДИШЬ К НЕМУ!

О Господи…

Это уже не триллер, это фильм ужасов. И я в главной роли. И я у стены. И я сейчас лишусь если не обеих рук, то точно способности дышать. Вид разъяренного, пьяного, абсолютно бесконтрольного Эдварда способен довести до обморока.

Я упрямо молчу. Спрятав дрожь, слезы и выражение боли на лице, молчу. Мне ничего не остается.

— НЕ СМЕЙ! НЕ СМЕЙ ТАК, БЕЛЛА! — а муж расходится еще больше, встречая мое игнорирование, — НУ ДАВАЙ ЖЕ! ЧЕРТ ПОДЕРИ, СКОЛЬКО ЖЕ ТЕБЕ НАДО, ЧТО ДАЖЕ АЛЕСС С МОИМИ ДЕНЬГАМИ — МАЛО? ТЫ ЧТО, ХОЧЕШЬ ШЕЙХА? ВЫШКУ НЕФТИ? НЕ МОЛЧИ!

— Ты делаешь мне больно, — тихо, вынуждая его замолчать, чтобы услышать, бормочу я. Кожа белая, а кости трещат. Это не праздные слова.

— Ты мне тоже! — шипит он, опустив голову и тщетно пытаясь выровнять дыхание, — каждый божий день, мать твою, Изабелла… думаешь легко жить с мыслью, что однажды ты уйдешь вон? Со всем, что привнесла в мое существование?

— Неужели ты до сих пор считаешь так?

— А КАК МНЕ СЧИТАТЬ? — его передергивает и среди темных олив пробиваются похожие на мои слезы, — Кого ты на самом деле любишь? Меня? Или все же деньги? Не смей молчать!!!

— Я говорила сотню и даже тысячу раз, Эдвард, — всхлипываю, сморгнув соленую влагу, чтобы лучше его видеть, — и я не знаю, сколько еще надо сказать, чтобы ты поверил…

— Ты меня мучаешь…

— Ты меня тоже, — качаю головой, даже не пробуя уже освободиться из стальной хватки, — почему ты не видишь, что этими словами разбиваешь мне сердце?

Он резко выдыхает. По щеке течет маленькая соленая капелька.

— Потому что ты разбила мое.

Эдвард поднимает голову, стерев с лица любое упоминание о слабости и слезах. Сильнее сдавливает мои руки своими пальцами. Мы оба уже не думаем об этой боли.

— И чем ты его лучше? ЧЕМ ТЫ ЛУЧШЕ АЛЕССА? — не выдерживаю я, буквально выплюнув эти слова ему в лицо, — В богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас… эти клятвы были для тебя пустыми?

— Для меня не было пустым ничего. НИЧЕГО! — Эдвард вздрагивает, впившись в меня глазами, — я хотел тебя. Я желал тебя. И я тебя получил — я бы и так тебя получил, даже без согласия. Ты знаешь это. Ты просто хочешь набить себе цену!

Поддавшись эмоциям, окунувшись в их красный водоворот с головой, я на секунду теряю власть над своими действиями.

— НЕ СМЕЙ! — выкрикиваю, дернувшись влево. И то ли от неожиданности движения, то ли от того, что сила Эдварда неукоснительно слабнет, мне удается вырвать руку из стальной хватки. И первое, что оглушает тишину комнаты после моего приказа — хлопок кожи о кожу. Колючая щетина по пальцам. Теплота о холод после бетонной стены. Пощечина…

Сама с ужасом встретив то, что сделала, отшатываюсь назад, больно ударившись головой о стену. На щеке Эдварда секунду-две мерцает красный отпечаток от моей ладони, а потом этот алый цвет, этот огонь, перебирается в его глаза, отпуская кожу. Я никогда не видела их такими черными…

Эдвард перехватывает мои руки одной своей, давая свободу правой ладони. И ей, большой, тяжелой, горько пахнущей виски… замахивается. В ответ.

Схватив мгновенье перед ударом расширившимися глазами и коленями, которые подгибаются, поспешно уворачиваюсь, с придушенным выкриком опустив голову вниз.

Рука мужа своей цели не достигает.

Он ей не дает?

Черед долгую, тянущуюся почти вечность, секунду, я, не услышав характерного хлопка и не ощутив волны боли, должной прокатиться по телу, поднимаю голову. И встречаюсь взглядом с застывшими, покрывшимися льдом оливами. Пораженными в самое сердце.

Morte.

Даже не пытаясь перебороть дрожь, я несильно дергаю руками, призывая меня отпустить.

И о чудо — оковы разжимаются.

Эдвард следует за мной взглядом, но больше ни единого, ни самого мимолетного движения не предпринимает. Он будто заморожен.

Я часто дышу, заставляя ноги слушаться голову. Не обращая внимание на саднящие отметки на коже плеч, запястий и локтей там, где их держал в свое время мужчина, иду к двери. Бегу к двери — будет точнее.

Мамочки.

Мамочки…

Мамочки!..

— Белла…

Не слушаю. Каким-то чудом угадав с сапогами и надев свои, а не калленовские, хватаюсь за холодный замок, мокрыми пальцами стараясь вывернуть его в нужную сторону.

Выбегаю в коридор, не потрудившись ни запахнуть пальто, ни захлопнуть дверь. Все внимание занимают слезы и то, как стоит перед глазами картинка замахивающегося Эдварда.

Он хотел меня ударить.

Он почти ударил меня.

Я бегу, хотя не знаю, куда бегу. Для начала — вниз по лестнице, подальше от квартиры. И неважно, что в карманах ни денег, ни телефона. Это сейчас ненужно.

А вслед, по холлу частного-личного коридора, мне летит сквозь щель приоткрытой двери настоящий рев. Громкий. Отчаянный. Безнадежный.

Именно так кричат львы, которых в единую секунду разит меткое и пропитанное ядом копье охотника…

Я возвращаюсь домой в двенадцать ноль пять ночи.

Официально я так и не решила, хочу возвращаться или нет, дом это вообще для меня или нет, и есть ли у меня какая-нибудь альтернатива, чтобы считать иначе. Слова Эдварда плотно въелись в подкорку и уже разъели сознание как быстродействующая кислота, шокировав получше, нежели все вспоротые рыбки от Алесса. А его… телодвижения, уж точно добавили решимости сотню раз подумать, прежде чем дойти до двери пентхауса. Вдруг на этот раз не удержится, не сможет остановиться?