АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

На самом деле, почти все эмоции, что испытывают борцы на ринге, простые обыватели испытывают и в реальности — восторг, неверие, оцепенение, ярость, кровожадность, жестокость, радость, восхищение, ненависть… и все эти чувства непомерно сильны.

Но для каждого есть свой предел, в том числе, эмоциональный.

И никогда не поставят в одну пару на арене двоих человек из разных весовых категорий…

Потому и говоря, будто люди, занимающие разное положение в обществе, не могут жить вместе не то, что счастливо, а даже сносно. У них постоянно будут возникать разборки, скандалы и нервные обсуждения с битьем посуды на тему, сколько денег потрачено, сколько еще можно потратить, и какого черта кто-то должен в чем-то себя ограничивать, потому что второй не приемлет или не имеет возможности, это получить.

Люди, имеющие разные взгляды на жизнь, люди, заинтересованные разными вещами, не находят точек соприкосновения. Романтика медового месяца где-нибудь на Маврикии заканчивается, просторные люксовые виллы с пятидесятиметровыми бассейнами остаются лишь на цветных фотографиях, и рутина поглощает. Муж занят бизнесом, жена — спа-салонами и элитными бутиками. Они садятся вместе ужинать в ресторане за застеленный белой скатертью стол, пощипывают хлебные палочки, пробуют какое-то дорогущее вино и знать не знают, как прошел день друг друга. Но им не интересно. У него в голове мысль о том, как по-быстрому отыметь ее и заняться подготовкой завтрашней презентации, а у нее — как по-быстрому перетерпеть недо-секс и нанести на лицо специальную маску с фиолетовыми устрицами для мягкости кожи…

Они не заводят детей. А если заводят, в две недели отдают няне, а в шесть лет — в частный интернат, типа английского Итона. Нет детей — нет проблем. А наследники вроде как есть.

Что же, шаблонно? Глупо? Неправильно? Но как раз таких браков пруд пруди. Последнее время становится все более редким явлением даже взаимное уважение супругов…

И этот «бизнес-спа», на самом деле, еще лучший вариант. Потому что ей двадцать, а ему тридцать пять. Оба вроде как молоды и оба вроде как собрались строить жизнь. По крайней мере, лет пять они вместе протянут, перетерпят. И уж если разбегутся, то оба найдут партнера помоложе…

А бывают иные вариации. Страшнее.

Обоим сорок, сорок-пять. Акулы бизнеса, решившие создать нечто вроде брачного союза с обязательным брачным договором, дабы не перекупать акции друг друга и сотрудничать на новом уровне. С утра до вечера пропадают на работе, раз в неделю обедают или ужинают в каком-то именитом ресторане, потом в дальней комнате дома или и вовсе в президент-номере отеля спят (не чаще двух раз в месяц), а на утро с новыми силами возвращаются к прежним делам.

Как правило, у него любовница. Может — три. Все не старше двадцати пяти.

Как правило, у нее — любовник. Может — два. Все не старше двадцати. Почему-то серьезные женщины любят несерьезных мальчиков…

Таких людей, разумеется, ничто не объединяет. У них нет ни совместных интересов, ни разговоров для коротания времени, у них нет никаких общих дел кроме как новых договоров или же новых пассий, и жизнь их — водоворот продуманных бизнес-решений.

У них не сострадания, не взаимности, не заботы друг о друге. Они порой еще и ненавидят своих названных супругов…

И эти люди смеют говорить, будто история Золушки — хуже?

Их большинство. Я знаю это, потому что на вечере Аро я видела, сколько на самом деле таких пар существует. Меня с ними знакомили. Поэтому люди и имеют стереотипы, особенно в такой среде, что любви нет, верность — насмешка и шутка, а вот размер будущих алиментов на содержание стоит обговорить заранее.

Эдвард, конечно же, убеждал меня, что это все глупости, и они никак к нам не относятся. Нам не нужен брачный договор. Нам не нужны заверения, подтверждения и официальные бумаги. Мы любим. Мы преданы. И наше благополучие будет строится конкретно на этом — единение душ, нежности и совместных планах.

Именно поэтому мы чувствуем друг друга. Порой это проявляется в самых неожиданных ситуациях, а порой в достаточно банальных. Но, так или иначе, наблюдателям вроде Алесса не понятно, почему такое существует. Они во всем ищут выгоду, подтекст…, а подтекста нет.

Просто когда Эдвард этой ночью, около трех утра, поднимается с постели, я просыпаюсь. Открываю глаза, почти мгновенно почувствовав дуновение воздуха от его движений, слышу шорох откидываемого покрывала и то, как отзывается на соприкосновение с голой ступней мужа наш пол.

Дверь не хлопает. Не слышно ни звука. Даже шаги — и те будто призрачные.

А мне без труда удается определить в кромешной темноте, что мистера Каллена нет рядом.

Наверное, будь это любая другая ночь, я бы осталась в постели и терпеливо стала дожидаться его возвращения.

Но принимая во внимание все события, случившиеся чуть больше трех часов назад, включая нашу ссору и мой позорный побег, сделать это просто невозможно. Мое беспокойство неизмеримо и неуемно — того и гляди, сердце выпрыгнет из груди.

Я поднимаюсь следом. Сонно выпутавшись из кокона одеяла, в который, по уверению Каллена, закутываюсь как в последний раз каждой ночью, ступаю на прохладный деревянный пол. Спальня большая и просторная, у нее красивые панорамным окна лучшего пентхауса города, однако без Эдварда она пустая и ледяная. Никакая красота не сравнится с людской близостью.

Я выхожу в коридор. Три шага к лестнице, десять — по ней. Второй этаж, лучшее расположение, специальное кондиционирование и вообще, самые модернистские технологии. Еще только потолок не регулируется по высоте щелком пульта, а так даже телевизор включается на кодовое слово сам. И разговаривает с тобой.

Чертовщина.

Моргнув, я опираюсь на перила, вглядываясь в темноту кухни. Силуэт мужа прекрасно просматривается у окна. Он открывает шкафчик, отведенный под аптечку.

— Что такое?

Эдвард тяжело вздыхает, услышав мой голос. Его ладони, одна из которых перебинтована мной, достают с верхней полки укомплектованный пластмассовый ящик с красным крестиком посередине. Второй раз за эту ночь.

— Все в порядке.

Баритон сонный, хрипловатый. По нем без труда можно определить, сколько мистер Каллен выпил этим вечером и что у него был приступ. Эдвард всегда говорит тише и менее четко после этой каторги.

— Таблетки от головы наверху…

Ему снова плохо? У меня сжимается, облившись волной крови, сердце.

— Я знаю.

Эдвард методично, даже не обернувшись в мою сторону, перебирает аптечку. Без единого источника света.

— А что ты ищешь? Я могу помочь тебе, — подавив зевок, спускаюсь со ступеней, немного нахмурившись. Иду в его сторону. Пижама мужа почти полностью высохла, кожа тоже, хоть ощущение липкости наверняка сохранилось. Он бледноват и черты заострены, но это не худший вариант. Во время своей кластерной агонии мужчина и вовсе на себя не похож. Призрак. Восковая статуя.