АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Эдвард, опираясь о косяк двери, стоит возле неё, внимательно глядя на сына.

Его глаза подернуты едва заметной дымкой, но даже это не мешает моему похитителю подойти к нам.

Как и я прошлой ночью, пробираясь по стене, он останавливается, где следует, осторожно, словно впервые в жизни прошел это расстояние, опускаясь рядом.

— Что ты делаешь? — не удержавшись, восклицаю я, заметив испарину на его лбу. Ещё более бледном, чем раньше.

— Сыночек… — тихо-тихо зовет Каллен надламывающимся голосом, выглядывая среди моих рук мальчика, — сыночек, я вернулся к тебе. Я пришел.

Подобные слова, произнесенные даже в обычное время, обычным человеком произвели бы впечатление на кого угодно. Но здесь, в темном холодном коридоре, на полу, у ледяной стены, где Эдвард, только что поднявшийся с кровати, взывает к сыну, они звучат так искренне и неимоверно любяще, как только могут звучать слова отца.

Впервые понимаю, слушая его, насколько мужчина любит своего сына.

Убираю руку, позволяя малышу выбраться из сооруженной загородки.

Аккуратно и нерешительно он перебирается от меня к папе. Медлит, прежде чем забраться к нему на колени, но, встретив блеск в глазах мужчины, преодолевает боязнь.

— Джером, — Эдвард шумно выдыхает, зажмуриваясь, когда маленькое тельце касается его, — мой маленький… Джерри…

«Увези его. Куда угодно, из Америки!»

«Сбереги его, я умоляю.»

«Он ждет папу. Отпусти!»

Слова, слова, слова — оттуда, из кошмарной ночи, когда мы едва его не потеряли. Нашего Эдварда не потеряли.

Я не могу точно сказать, что значит для меня этот мужчина. Знаю, что важен, знаю, что нужен, знаю, что не хочу и не позволю ни ему, ни Джерри сделать больно. Никогда. Знаю и все. Не собираюсь доказывать и подтверждать. Вполне хватает простого понимания.

— Я люблю тебя, — внезапно голос моего похитителя становится громче, а руки, обнимающие сына, делают это вдвое сильнее. — Я люблю тебя больше всех на свете, Джером, так люблю… — он осекается, на миг замолкая, но затем все же продолжает, глотнув воздуха, — прости меня… прости…

Малыш выглядит удивленным и растроганным одновременно. Он пытается немного отстраниться, но Каллен не позволяет ему этого.

— Нет… не надо…

— Эдвард, дай ему на тебя посмотреть, — негромко прошу я, осторожно касаясь крепко сжатых пальцев. — На секундочку.

С превеликим неудовольствием мужчина все же внимает моей просьбе, расслабляя объятья, но по-прежнему не выпуская из них сына. Неужели думает, что Джером попытается убежать? Теперь?..

Выпрямляясь, держась за плечи моего похитителя, белокурое создание немного хмурится, сосредоточенно глядя ему прямо в глаза.

Все слезы на его лице уже давно высохли, всхлипы — пропали.

Часто дыша, он касается маленькими пальчиками щеки Каллена, гладя её.

Эдвард шумно сглатывает, подаваясь немного вперед. Ближе к малышу.

Завороженно наблюдаю за тем, как губы мальчика изгибаются, произнося знакомое слово. Теперь и Эдвард узнает, как ещё можно общаться с ним!..

Восторженная и глупо улыбающаяся от сцены, только что развернувшейся перед глазами, с трудом вырываюсь из эйфории, глядя на то, как бледнеет лицо моего похитителя. От него не просто отливает вся кровь — создается впечатление, что её никогда там и не было.

Не могу понять причины, пока не осознаю невероятную вещь.

На этот раз слово «папа», было произнесено… вслух.

Я слышала, могу поклясться!

Нахожу глазами мальчика, делающего частые вдохи, широкая победная улыбка на губах которого начинает таять от реакции отца.

Стремлюсь исправить положение, пока не стало слишком поздно.

— Что ты сказал, мой хороший? — переключаю все внимание на себя, заглядывая в малахиты Джерома. Ищу подтверждение догадкам. Самым смелым.

— Папа… — повисает в коридорной тишине.

Первое слово, которое мы слышим от ребенка — мама. Нежное и прекрасное, самое что ни на есть волшебное, оно вызывает неимоверное счастье и всепоглощающий дикий восторг. После него идут другие, менее важные слова, и со временем родители принимают как должное, что их дети способны разговаривать. С каждым годом лучше и лучше, чище, правильнее, красивее…

Сложно представить, что однажды они могут замолчать. Взять и замолчать. Лишить нас возможности себя слышать. И ничего, ровным счетом ничего нельзя сделать. Только продолжать надеяться и верить, что когда-нибудь человеческий дар речи к малышу вернется.

Я не знаю, каким было первое слово Джерома. Не знаю, когда он заговорил. Не знаю, как выглядел, впервые в жизни открыв рот и сказав что-то, что услышали другие.

Зато мне известно другое. Второе, но от того не менее значимое его слово, произнесенное после долгого мучительного молчания. Вынужденного.

«Папа».

Не могу представить ничего другого, что могло бы занять это место. Да и нужно ли?..

Та любовь, которой отец окружил сына, та защита, которую организовал вопреки всему, та маниакальная забота, местами граничащая с помешательством… Все для Джерри.

Конечно же, папа. А как иначе?

Сидя здесь, на покрывалах кровати и осторожно, едва касаясь, поглаживая расслабленную спинку малыша, вспоминаю малейшие подробности его вида в тот момент.

Как изгибались розовые губки, как сверкали глаза, как краснела от переполняющих эмоций кожа и каждая мышца на лице лучилась радостью победы.

Он и вправду победил.

Словно услышав мои мысли, спящий ангелочек довольно улыбается, придвигаясь ближе к Эдварду и устраивая вторую свою ладонь у него на шее — никуда больше не отпустит. Испуг давно прошел.

Зеркально повторяя выражение лица сына, мой похититель немного наклоняет голову, прикасаясь к белокурым волосам. Дыхание мальчика сразу же становится размеренным и спокойным. На его личике, как и с самого утра, царит безмятежность.

Мне тоже не страшно рядом с Калленом. Ни капли.

— Как ты себя чувствуешь? — тихонько спрашиваю я, взглянув на мужчину.

— Лучше всех, — так же тихо отвечает он.

— Тебе не сложно разговаривать? — хочу поговорить, задать вопросы, получить ответы, просто послушать бархатный голос… но если это сулит новые проблемы, найдется время и позже.

— Нет, не сложно, — прекрасный ответ.

— Хорошо, — возвращаюсь к малышу, разглядывая светлую детскую кожу. Она настолько ровная, что производит впечатление нарисованной. А какая красивая! И похожая на калленовскую, что отлично видно там, докуда ещё не добрались морщины.

— Он твоя копия, — вслух замечаю я. Эдвард открывает глаза, с нежностью, смешанной с серьезностью, глядя на ребенка.

— Он — моя душа, — предельно откровенно исправляет он.

Не таясь и не понижая голоса. С самым, что ни на есть, доверием. Неприкрытым.