АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Я была ко многому готова. Но фраза оригинального Эдварда «ты ошибаешься» явилась полнейшей неожиданностью и словно бы перерезала что-то внутри меня. А потом было «вот, на чем кончается любовь»…

… Это отвратительное ощущение. Настолько отвратительное, что невозможно описать его словами или привести примеры из жизни, способные передать хоть какую-то часть того чувства. Ужасно? Несомненно. Больно? Вполне. Не повторяйте чужих ошибок.

Интересует лишь вопрос, почему получилась такая ситуация. Мне казалось, мужчина готов. Мне казалось, я ему нравлюсь и значу что-то большее, чем кто-либо из знакомых женщин. Его слова про безопасность меня успокаивали, его касания, обещания, поцелуи — заставляли верить. Я полностью ему доверяю. Все самое что ни на есть ужасное, страшное, болезненное, грязное… Я доверила ему всю себя, сказав эти чертовы три слова. И вот что имею в итоге.

Неужели все, что было — вымысел? Притворство? Неужели он вправду не понимает, как сильно я его люблю? Как сильно хочу быть рядом?..

Во мне причина? Я веду себя не так, как следует? Не имею достаточного опыта? Не сплю с ним?

Не даю ему наркоту, когда потребует?..

Последнее предположение вырывает изнутри наружу парочку слезинок. Тонкими струйками спускаясь по щекам, они теряются в одеяле. Сглатываю, поспешно зажмуриваясь, предупреждая новую волну рыданий.

Нет.

За сегодня я уже достаточно выплакалась.

Как бы там ни было, мистер Каллен, ваши слова предельно ясны. Спасибо, что показали правду вовремя. Отныне заниматься глупостями я больше не буду. Вы убедили. И слоник.

Я помню это: рука саднила, тело трясло, а слезы, безмолвно, без рыданий текущие по щекам, облегчения не давали. Оставаться более в этой комнате не было смысла. Однозначно.

Может быть, я действительно не знаю, кому сказала «люблю»? Мой Эдвард и Барон, необъяснимо преобразившийся из-за своего бешенства, один и тот же человек? Не верю.

Я, обвив руками подушку, лаская её так, будто успокаиваю саму себя, тщетно ищу мысль, помимо Эдварда, за которую можно зацепиться и вырваться из этого безумия. Тихий отдых? Море, солнце, спокойствие? Как бы не так!

Я больше не выдержу слез. Я больше не могу обо всем этом думать!..

И, через бесчисленное множество попыток, свое спасение я нахожу. Ответ подсказывает та самая подушка. Вернее, то, как мой мальчик, сжав её этой ночью до белизны пальцев руками, рыдал, заливаясь горькими слезами. Его кошмар — наяву и во сне. Его боль — неутомимая и запечатанная глубоко внутри, не прорывающаяся наружу так, как должна. Плохие сны для неё — один выход. Потому и мучают Джерри так часто.

… Эти слезинки оправданы. Всхлипнув, позволяю себе пожалеть о судьбе моего ангелочка, даже не поднимая пальцев, чтобы стереть соленые дорожки. Сейчас — можно.

То, что я услышала из рассказа… его папы, было поистине ужасно. Поистине душераздирающе и невероятно. И его слезы, его мольбы и крики преобразуются в моей голове в единый ролик, подкрепленный сводящими с ума картинками произошедшего.

«Сожгла».

«Сожжен».

«Восемь месяцев».

В груди разгорается пламя, сметающее все на своем пути. Крепче впиваюсь руками в злосчастную подушку, глотая слезы. Он мой, слышишь? МОЙ! Я не позволю никому и ничему сделать ему так же больно! Я не оставлю его ни на минуту, если будет нужно! Я собственноручно затушу любой огонь и остановлю любую катастрофу, дабы спасти его. Мой мальчик нуждается в защите. Мой мальчик её получит. Джером мое истинное сокровище. Мой драгоценный камушек, мой ребенок, мое солнце. И что бы ни происходило между мной и его отцом, чтобы ни сделала его мать, как бы он ни боялся и как бы ни относился ко мне, я буду любить его всю свою жизнь. И всю жизнь буду делать то, что поможет ему быть счастливым, здоровым и безмятежным.

И начать стоит, пожалуй, сейчас. Эти четыре дня — его отдых, его безопасные деньки под солнышком и рядом с океаном. Пора спокойствия и уюта, пора любви, искренней и чистой. Я не имею никакого права испортить ему оставшиеся выходные. Я возненавижу себя, если сделаю это после того, что услышала.

История Эдварда на многое открыла мне глаза. Как и то, что было после…

Итак, первостепенная задача: прийти в себя. К тому времени, как Джерри откроет глазки, я снова буду веселой улыбающейся Беллой, готовой день напролет резвиться в водной глади, строить песочные замки и, поедая такие любимые моим мальчиком абрикосы, смотреть «Чипа и Дейла».

… Создание, предстающее в зеркале, как только я подхожу к нему, пугает своим видом. На миг даже кажется, что задача невыполнима. С выбеленной кожей, с красными, потухшими, уставшими глазами, с подрагивающими синеватыми губами и гримасой, исказившей их, я не узнаю себя. Подсказывают, что увиденное — правда, алые полосы, размазанные по всему лицу. Запекшаяся кровь выгодно выделяется на бледной коже. Я. Без сомнений.

Забираю с полки полотенце, включая воду. Её шум эхом отзывается в по-прежнему беспокоящей голове, но пытаюсь абстрагироваться, игнорируя это. Получается.

Джерри… ради Джерри.

Под конец, заканчивая водные процедуры, исправляю недочеты, пытаясь вернуть коже прежний вид. В конец отчаявшись, испугавшись мертвецкой бледности, делаю то, что давным-давно отправлено в архивы памяти: выуживаю из недр ванной полки тональный крем, снимая с банки крохотную крышечку…

Овсянка — любимое блюдо Джерома. С фруктами, с джемом, с молоком или с сахаром — он готов есть её в любом виде, я подметила это ещё в особняке. Но на полке кухонной тумбы её нет. Любые другие — сколько угодно, в цветастых упаковках с красивыми картинками, от которых текут слюнки — но не овсянка. Тот, кто закупал продукты, её не ест?..

В общем, задумка приготовить Джерри завтрак, который на сто процентов придется ему по вкусу, потерпела крах. Надо придумать что-нибудь другое.

Идею дает одна из упаковок, самая большая. На её красно-желтой картонной поверхности изображен поднос с завтраком, в центре которого стоит какая-то желтоватая, неизвестная мне каша, а чуть позади — две чашки кофе и маленький, скромно притулившийся у самой стенки, кекс.

… А что насчет шоколадных маффинов?

Я помню, Эдвард говорил о запрете… но сейчас мне все равно. Дети любят шоколад. И Джером, я уверена, тоже любит. К тому же, глупые правила мистера Каллена как никогда хочется нарушить…

Я проверяю все ингредиенты, перевернув порядок в полках окончательно и, к счастью, убеждаюсь, что все есть. Подойдет.

Готовка вообще потрясающая вещь. Она дает возможность не только успокоиться и собраться, но и занять делом голову и руки, не пуская глупых мыслей внутрь сознания. Может быть, потому после гибели отца я полностью заняла мамино место на кухне? И она, кстати, была совершенно не против его отдать. Рене никогда не любила готовить, хотя получалось у неё довольно неплохо. Почти как у бабушки.