АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Мотает головой, издавая стон. Давится ненужным воздухом.

Не дожидаясь просьбы, придвигаюсь ближе. Беру его лицо в свои ладони, наглядно показывая, что я здесь. И что все закончилось, каким бы страшным ни было.

— Черт, Белла — бормочет мужчина, обвивая меня свободной рукой за талию, сжимает крепко, до синяков, но это не имеет никакого значения, — они были… спалены. Сожжены до мяса! Он весь был сожжен…

Я представляю себе эту картину и не могу удержаться от всхлипа. Не могу даже вообразить, что бы почувствовала, окажись там на самом деле. Увидь Джерома с…

Черт!

— Я не знал, как унести его оттуда. Каждое движение сопровождалось жуткой болью… — маленькая прозрачная капелька касается моих пальцев, выдавая мужчину. Выгибаюсь, приподнявшись на локте и, миновав Джерома, целую его в лоб.

— Ш-ш-ш, мой хороший.

Каллен ненадолго замолкает. Я глажу его, пока мужчина успокаивает дыхание, ни на миг не отрывая пальцев от кожи.

— Мне никогда не было так страшно, как когда я смотрел на него в операционной, — шепчет он, прервав тишину. Громко прочищает горло, маскируя всхлип. — Они сказали мне, что с такими ожогами десять процентов «за» — максимальный предел, да и смерть куда лучше реабилитационного периода…

Всем естеством чувствую, что он рассчитывает на понимание. И на что-то большее, чем «я здесь».

— Мне так жаль, Эдвард… я знаю, я вижу, как… мне так жаль, — проглатываю собственные слезы, качая головой из стороны в сторону, как болванчик. Смотрю прямо в малахитовые глаза. Не отпускаю их.

Мы вместе. Мы справимся. Он больше не один.

— Позже было не лучше… Он провел в клинике… восемь месяцев! ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ! — вскрикивает. Не сдерживается.

— Это ужасно, — поджимаю губы, дабы не разрыдаться, взглянув на моего ангела. Расслаблено спящего сейчас, тихонько посапывающего. Я многое представляла, но такое — нет. Такое в принципе нельзя представить. Сколько же он пережил?.. Сколько они пережили…

— Хуже… — Эдвард шумно сглатывает, — гораздо хуже, чем «ужасно».

— Но сейчас все в порядке, — убеждаю, ощутимее прикасаясь к нему, — он здесь, видишь? Ему не больно.

— Сейчас… — Каллен осекается, резко выдохнув. Замолкает, опасливо глядя на меня, но затем, будто что-то решив, с видом человека, бросившего к ногам завоевателя все свои богатства, шепчет, сознаваясь:

— Она никуда не делась. И сейчас.

— Она не умерла?.. — когда-то я заводила разговор на эту тему. И когда-то слышала в ответ истеричный смех. А на самом деле?..

— Умерла, — он кивает, морщась, — но только условно. Нет только тела…

— Эдвард, — стремлюсь начать, но он не позволяет. Договаривает, видимо, предыдущую фразу:

— Белла, я не схожу с ума. То, что говорит Флинн и то, что они думают…. Я её вижу. И Джером видит. Каждый раз в кошмаре она делает все то же что и… тогда. Она никуда не делась! И даже здесь…

Заканчивая свою исповедь, стискивает зубы. Смотрит на меня с уверенностью в собственной правоте и в то же время с надеждой. На то, что поверю?

— Это не бред… — шипит, зажмурившись, — нет…

— Нет, — эхом отзываюсь, растерянно кивнув, — конечно нет. Я верю тебе.

— Не веришь…

— Эдвард, — делаю глубокий вдох, выдавливая полуулыбку — все, на что способна, — я верю, правда. А знаешь почему?

— Из жалости? — он безрадостно усмехается, скалясь.

— Нет.

Волнение захлестывает подобно океанской волне. Медлю не больше секунды, решаясь заново, уже после всего, что я слышала и видела, окончательно убедившись в правильности этих слов. В их нужности. Для нас обоих.

Делаю глубокий вдох и, стерев мизинцем соленую капельку, произношу заветные слова, понадеявшись, что фортуна в кои-то веки соблаговолит улыбнуться. Ещё разочек, пожалуйста!

— Потому что люблю тебя.

… Эдвард, судорожно вздохнув, застывает. Широко распахнутые малахиты пылают бесцветным пламенем, напоминая то, что присутствовало при недавней теме поджога. Заглянуть в них сейчас — заглянуть в душу Дьяволу. Ненависть, которой они пропитаны, легко приравнять к смертельной.

— Нет, Белла, — четко проговаривая и мое имя, и отрицание по буквам, шипит он. — Ты ошибаешься.

Ночь полна таинственности. В каждом её уголке, в каждом шевелении ветерка есть что-то неожиданное, приятное и манящее… Что-то, ради чего можно многое забыть и многое оставить.

В ночи есть сокровенность и искренность, какую не отыскать днем. В эту пору дня куда проще решиться что-то сказать или сделать. Почему-то под покровом мягкой темноты отпускает страх быть отвергнутой…

Быть может, именно поэтому я решилась и сказала. Взяла и сказала, отбросив все сомнения.

Призналась.

И, кажется, сейчас пожалею…

Лицо Эдварда, лежащее на подушке напротив меня, бледнеет больше прежнего. Тени устраиваются под глазами, пряча в своей темноте ошеломленные малахиты, касаются щек, не позволяя двум оставшимся капелькам соленой влаги достичь своей цели — моих пальцев. Они останавливаются на полпути. Как и мои мысли после ответа мужчины.

Я многое ожидала — отрицание, сомнение, просьбу подумать, даже испуг (чего только не покажут книги и голубые экраны), в конце концов, в самых смелых мечтах даже принятие, взаимность!.. Но на ответ «ошибаешься» даже у меня не хватило фантазии.

И, тем не менее, он уже прозвучал.

— Что?.. — это самая умная фраза, что я могу сейчас сказать. Не знаю, что ещё в состоянии занять её место. Мне кажется, я упускаю что-то важное, что-то, что расставит все по местам. А пока ни черта не понятно.

Эдвард глубоко вздыхает, прогоняя угасающие всхлипы, сопровождавшие его в рассказе ужасной истории моего ангелочка, немного прикрывает глаза.

— Ты слышала.

Так…

— Почему ошибаюсь? — голос предательски вздрагивает, внутри на тоненькой ниточке покачивается что-то тяжелое, грозясь оборваться и разбиться на мелкие кусочки, из которых уже вряд ли можно будет сложить прежнюю картинку. Но удивление точно не даст слезам появиться прежде, чем я получу окончательные ответы на все вопросы. Их не так много, как кажется.

— Ты не понимаешь, кому и зачем это говоришь, — бархатный баритон сам на себя не похож. В какой-то момент мне кажется, что этого голоса я не знаю. Поджав губы, повернувшись ближе к подушке и головке Джерри, чем ко мне, Каллен выглядит разочарованным и раздраженным, но вместе с тем — расстроенным. Словно бы я намеренно сделала что-то такое, от чего ему больно.

— Я тебе это говорю, — проглатываю горечь, обосновавшуюся в горле, вынуждая пальцы ожить и прикоснуться к нему снова. Ненавижу видеть Эдварда в таком состоянии! Глажу даже ласковее, чем прежде. Так хочу показать, что я рядом. Так хочу показать, что говорю чистую правду. И даже если у него есть повод сомневаться во мне, даже если то, что было, та, что была, заставила в принципе усомниться в таком светлом и приятном чувстве, я помогу. Мне только нужен шанс. Лучше бы было, если бы он промолчал…