АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

— Ты сказал, что если мне понадобится… поговорить, ты будешь готов меня выслушать, — тщательно подбираю слова, но от полыхающих малахитов не отрываюсь, — а затем, когда я сказала, ты… то есть ты не… — делаю резкий и глубокий вдох, решая, что лучше говорить о болезненных темах быстрее, чем растягивать их надолго.

— Я тебе не нравлюсь?.. Ну, в смысле… совсем?..

Ну вот. Опять на те же грабли.

Эдвард поджимает губы. Взгляд наполняется серьезностью и скрытой грустью. Ему даже неприятно это слышать?

— Если ты скажешь мне «нет», я не буду пытаться это изменить, — обещаю, ненавидя повисшее в спальне молчание, — в любом случае я буду для Джерома самым близким другим и сделаю все, чтобы спасти его. Наши отношения никак не скажутся на нем.

Он этого боится? Что если откажет, я буду как Ирина? Потому не сказал прямым текстом вчера? Увертками, молчанием поэтому ответил?

— Тебе обязательно говорить об этом ночью?

— Значит «нет»? — черт, разочарование все же проскальзывает.

— Я не говорил «нет», — он морщится, резко выдыхая. Качает головой. — Белла, вчера вечером ты не сказала, что я тебе нравлюсь. Ты сказала, что меня любишь. Так?

— Да.

— А знаешь, что значит «любить»?

— Конечно, я ведь…

— Любить — это не «нравиться». Правда не нравиться, Белла. Это куда серьезнее. Все то, что случилось с Джеромом, все то, что было со мной, наглядно доказывает, подтверждает, укореняет — любовь оправдана только к детям. К своим детям.

— Ты думаешь, я сделаю то же, что и они?

— Я не могу этого знать, — он пожимает плечами, отчаянно на меня глядя, — и ты не можешь. В этом все дело.

Выдыхает. Берет трехсекундный перерыв.

— Белла, ты мне нравишься, — гладит мои пальцы, проводит по волосам во всю их длину, — если ты сомневаешься, что я тобой дорожу, это самый большой просчет, который ты допустила. И за вчерашнее…

Эдвард морщится, оглядывая мою ладонь с отпечатком слоника.

— Я прошу у тебя прощения. Я… вчера, когда ты ушла, я утром… Их нет больше. Все до единого в мусорном баке. Вещи, из-за которых я могу сделать больно тебе или Джерому, рядом находиться не должны.

— Ты выбросил?.. — улыбка сама собой расползается по лицу, а удивление, приятное, радостное удивление, выбрасывает из головы все негативные мысли.

— Да, я выбросил, — он кивает, будто сознаваясь в чем-то постыдном, — ты была права, без них тоже можно жить. Я научусь.

— Эдвард, — игнорирую жжение, сопровождающее это движение, игнорирую боль, которую оно вызывает. Обнимаю мужчину за шею, как можно ближе пододвинувшись к краю. Самый лучший аромат на свете заполняет легкие. Я дома. Я в порядке. Я счастлива. — Ты молодец, ты большой, большой молодец, ты ведь знаешь это, правда? Ты справишься, конечно справишься, мой хороший. Я не сомневаюсь.

Он немного расслабляется — то ли от моих слов, то ли от прикосновений. Намеревается ответно обнять, но, вспомнив про спину, убирает руку. Целует в щеку.

— Все самое плохое оправдывается любовью, — шепчет, спустя некоторое время, — я не хочу, чтобы это стало твоим или моим оправданием.

— Ты судишь неверно, — мягко осаждаю, утыкаясь носом в его шею, — правда, Эдвард. Любовь делает людей счастливыми. Это — высшая форма привязанности. Я просто… просто не могу больше ни без тебя, ни без Джерри жить. Я вас люблю.

Признаюсь в сокровенном. И теперь не страшно, ни капли.

— Нужно придумать для этого другое слово. «Любовь» не подходит.

— То есть, если я буду говорить другими словами, ты… не против?

— Белла, ты замечательная, — он ласково улыбается, с нежностью глядя мне в глаза, — ты столько всего сделала для нас… ты можешь говорить мне что угодно. И как угодно.

— Но «люблю» ты слышать не хочешь…

— Нет, — он вздыхает, — не хочу. Всего лишь не хочу.

— Ладно, — примирительно замечаю, окончательно успокаиваясь. Обида, горечь — все отпускает. — Мне достаточно знать что то, что ты сказал, правда. Знаешь, говорят: о любви вслух кричать не принято.

Мой оптимизм его смешит.

— Я рад, что ты не сомневаешься, — честно произносит мужчина, — я не думал, что натолкну тебя на такие глупые мысли вчерашним разговором.

— Ты все исправил…

— Да уж… — Эдвард смущенно опускает взгляд, усмехаясь сам себе, касается глазами деревянной спинки — думаю, уже можно надеть обратно твою ночнушку.

— Думаю, да.

Он поднимает с другой стороны кровати мою одежду и, похоже, только сейчас замечает на простынях красные пятна. Их немного, но среди материи белого цвета выделяются они вполне ярко.

— Что это? — недоумение так и сквозит в вопросе.

— Истонченные капилляры, — бормочу, нерешительно посмотрев туда же, — так бывает…

— У тебя шла кровь?

По-моему, мой ответ очевиден.

— Белла… — Эдвард выглядит потерянным, — это из-за меня? Когда началось?

— Не важно, уже все в порядке, — просительно протягиваю руку в его сторону, не желая ни вспоминать, ни думать о вчерашнем. Сегодня. Сегодня замечательный день. И если для нашего примирения, для объяснения нужно заново сжечь спину, я согласна. Хоть сто раз. По сравнению с тем, что было, эта боль ничего не значит.

— Ладно, утро вечера мудренее, — Каллен, мотнув головой (чувствую, мы ещё вернемся к этой теме), говорит будто сам с собой, занимая свое прежнее место возле меня, помогает тем же путем, что и прежде, надеть ночнушку, — засыпай.

— Я засну, — расслабленно улыбаюсь, закрывая глаза, — иди к Джерри. Он не должен спать один.

— Не должен, — медленно соглашается Эдвард. На мгновенье замолкает.

— Спокойной ночи, Belle, — желает, чмокнув меня, как когда-то папа, в лоб, — все хорошо.

Нечленораздельно бормочу свое согласие, удобнее устраиваясь на подушке. Мазь и вправду очень действенная. Тело уже не жжет так сильно, как раньше.

… Почти засыпаю. После ухода Эдварда слышу, как хлопает дверь, слышу его шаги по направлению к спальне… уже сдаюсь Морфею, как внезапно тот же хлопок, что и успокоил, убаюкивал, вытаскивает на поверхность из цветных сновидений.

— Ш-ш-ш, — замечая мое недоумение, ограничивающееся поворотами головы из стороны в сторону, шепчет Эдвард.

Тихонький скрип кровати. Чей-то вздох.

Наконец, сориентировавшись в темноте, вижу светлые волосы Джерома. Как раз на подушке напротив, но на достаточном расстоянии, дабы не потревожить мою кожу. Половина вытянутой руки.

— Вот теперь точно все в порядке, — удовлетворенно вполголоса произносит Эдвард, накрывая нас с сыном невесомой простыней, — а то мне надоело спать раздельно. Спокойной ночи.

Ложится рядом с сыном, довольно улыбнувшись.

— Спокойной ночи, — ответно улыбаясь, переплетаю свои пальцы с его и глядя на них обоих.

Все хорошо, это правда.