АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Эдвард будто бы читает мои мысли. Будто бы прекрасно знает, что я чувствую прямо сейчас.

Ловко, но осторожно, не вынудив сына проснуться, он высвобождается из его рук и ног, перемещаясь вместе со мной на другую половину кровати.

Гладит… плечи, волосы, талию.

И целует. Сначала, не отрываясь, губы, а затем, когда мне уже нечем дышать, когда начинаю задыхаться, шею. Каждое его касание, каждый поцелуй отзывается тупой, но до ужаса приятной болью. Как молнии, что метал разгневанный Зевс, они добираются до самых сокровенных мест…

Я кусаю губы, подаваясь ему навстречу. Не хочу останавливаться. Не хочу отпускать. Дрожу, по-настоящему наслаждаясь происходящим. Улыбаюсь, с трудом сдерживая внутри рвущиеся наружу звуки.

Каллену тоже нравится. Я вижу, я слышу, я чувствую, что нравится. По дыханию, по рукам, что стали сильнее, по всему напрягшемуся телу и более требовательным губам…

Это… волшебно! Другого слова и не подберу. К тому же…

К сожалению, не успев даже додумать предыдущей мысли, резко опускаюсь с небес на землю. Так внезапно и так быстро, что на мгновенье теряюсь — что я делаю?..

Но потом понимаю. Так же быстро.

И с этим пониманием, с этим осознанием всего происходящего, то тепло, что грело изнутри и заставляло мечтать о райских кущах, превращается в лед. Застывает, до боли крепко опутывая своими канатами. Разрывает ядовитым холодом на части.

Придушенно вскрикнув, дергаюсь, стремясь избавиться от того, что послужило всему этому причиной.

Избавиться от поцелуя… ниже ключицы. В то самое место, что без устали терзал Джеймс и которое так сильно любил Маркус — особенно до секса.

Они оба называли мою грудь произведением искусства. И оба, не стыдясь, присваивали её себе. Эдвард… туда же.

В этот раз, в отличие от того момента, когда мне нужно было участие в игре с его стороны, Каллен не понимает, в чем дело, вовремя.

Пытается продолжить поцелуи, все ещё пребывая в ярко-красном ореоле беспамятства.

— Нет, нет, нет… — стону, пытаясь оторвать от постели налившиеся свинцом руки. Ранее с легкостью ласкавшие и шею, и спину мужчины, они непослушны, как никогда в жизни.

Мне его не оттолкнуть. Никак.

— Пожалуйста… — в конец отчаявшись, шепчу, глотая слезы. Беззвучными бурными потоками они устремляются вниз по щекам, погребая под собой все то приятное, все то хорошее, что было прежде. Уничтожают его, не скупясь на силу.

И только теперь, кажется, Эдвард понимает меня. Отстраняется.

Малахиты обретают круглую форму, едва видят мои слезы.

Он перебирает в голове варианты, что могло случиться, удивленно и встревоженно глядя на меня. Судя по недоумению, не находит.

— Белла?.. — его сбитое дыхание идеально вплетается в тишину.

Качнув головой, кое-как добираюсь непослушными пальцами до тех пуговиц, что ему удалось расстегнуть на моей пижамной рубашке. Не пытаюсь вернуть их в прежнее положение — это сейчас явно обречено на провал. Попросту обхватываю себя руками, пряча то, прикосновений к чему боюсь и не желаю. Пытаюсь повернуться, отвернуться от него… удается лишь с третьей попытки.

— Viola?

— Не тронь меня, — умоляюще прошу, давясь всхлипами. Утыкаюсь лицом в подушку, что есть мочи стискивая её пальцами.

Что же я?.. Как же я?..

Сама виновата. Сама посмела. Эдварда не за что винить — он мне подыграл. Вся инициатива, все желание начать столь опасную игру — моих рук дело.

Я не верю, что могла сама захотеть… снова!

Помню ведь Джеймса, помню Маркуса, помню бордель и помню… ту ночь. Темно, жарко и он надо мной… он смотрит в глаза и велит говорить «Розали». Он стонет, вены на шее вздуваются, руки сжимают мои до хруста костей… а затем кровь. Лужица крови и обещание «боль пройдет».

И черные пятна, заполняющие собой все то, что виделось перед глазами…

«Tu l'as tué», — эти слова я запомнила на всю жизнь. Какое бы значение они в себе ни содержали.

… Отвлекшись, я едва ли не вскрикиваю в голос, когда что-то теплое прикасается к телу. Вовремя удерживает лишь бархатный баритон, горький и напуганный, с явной примесью раскаяния:

— Прости меня.

А теплое… одеяло. Это одеяло!

Эдвард потерян, я знаю. Он расстроен и думает, как мне помочь. Только вот он точно не поможет.

— Tesoro, послушай… — пытается обнять. Осторожно, как ребенка, как настоящее бесценное сокровище, которое от неверного движения может рассыпаться, которое хрупко, как ничто иное…

Не надо!

— Нет, — шумно сглотнув, отстраняюсь. Пододвигаюсь ближе к краю, не боясь упасть. Все, чего я опасаюсь — ярких картинок-ассоциаций доброго подсознания. Любое прикосновение Эдварда сейчас будет украшено, оформлено лучшим кошмарным воспоминанием.

Я просто не выдержу… я не могу!

Каллен понимает. Не пытается ни переубедить меня, ни заставить.

Легонько, напоследок, целует в макушку.

А затем отстраняется.

И от этого слезы, рыдания и всхлипы достигают своего пика. Ни в чем не повинная подушка, я уверена, пройдет сегодня все круги ада вместе со мной.

Я не оставила ей выбора.

Точно так же, как не оставили и мне…

Ещё.

Помни… как твое имя? Белла. Помни это слово, Белла.

Ещё.

Запомнила, мистер Роджер. Карл Роджер.

Ещё.

Его рост не меньше двух метров, плечи широкие, руки сильные уже даже на первый взгляд. А глаза жесткие. Жесткие, холодные и опаленные страстью. По говору — француз… француз, да? В любом случае этот человек заплатил втрое больше за мою девственность. И свое, несомненно, отобьет.

Ещё.

Какой он большой… он слишком… слишком большой для меня. Джессика говорила, секс — это приятно. Говорила, что если попробую, не смогу остановиться, как другие — с кокаином…

Не верю. Ни на грамм, ни на миллисекунду не верю. Такой боли я ещё не испытывала.

А он обещал зайти и завтра — я понравилась.

Открываю окна, пытаясь избавиться от ненавистного запаха… не выходит.

Ещё.

Его глаза хитрые, как у лиса, и узкие. Ресницы длинные, светлые, волосы пепельно-песочные, засаленные. Байкерская куртка видала лучшие времена, а джинсы давно пора зашить — дырок чересчур много. Он присаживается на кровать рядом со мной, гладя по дрожащей спине. Шепчет, чтобы не поворачивалась. Говорит, что раз не смог быть первым «с одного фланга», с радостью возьмется «за другой».

… Господи, Рауль меня просто пощадил!

Ещё.

Его руки грязные, вымазаны чем-то черным и до ужаса неприятно пахнущим. Пальцы скользят вдоль моей ключицы, стремясь добраться до первой и единственной своей цели. Сжимают её в железных тисках, почти до боли. Кричать — все, чего мне хочется.

Но он заставляет кричать только свое имя.

Хью.

Ещё.

Джеймс целует мои скулы, спускаясь ниже, к груди. Водит пальцами по животу, улыбаясь. В другой его руке пару кубиков льда. Чуть позже они окажутся… там.