АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Так дело не пойдет. Я пообещала. И, как и Эдвард, обещание свое сдержу.

— Подожди… минуточку, — с силой зажмуриваюсь, усмиряя слезы. Сбитое дыхание и очередное кровотечение — последние вещи, в которых я нуждаюсь.

— Белла, — теплое дыхание, что слышится на волосах, посылает по телу миллион мурашек, — ты знаешь, сколько сейчас времени?

Не самое лучшее напоминание. Но дельное.

Размеренность размеренностью, однако до утра мне желательно раскрыть рот.

— Я знаю… я знаю, и я… сейчас… одну минуту, правда…

— Нет, — Каллен наклоняется поближе к моему уху, — я не к тому… viola, ты ведь устала, ты горишь и напугана, может быть, будет лучше перенести этот разговор на завтра?

Наблюдая мой отчаянный, полный ужаса взгляд, тут же переметнувшийся на его собственное лицо, он поспешно добавляет:

— Я всегда тебя выслушаю, — говорит серьезно, но ласково. Не прекращает гладить. Никогда не перестанет, пока знает, как мне это нужно.

— Эдвард… — путаюсь в словах и часто моргаю, хватая ртом воздух. Затапливая сознание, сковывая грудную клетку и сдавливая все тело в железных тисках, испуг быстро и точно пробирается к своей цели. Бьет в самое сердце.

Только не это. Пожалуйста, ну пожалуйста, только не это!

Я не могу так. Я должна, я согласилась, я пытаюсь… подготовиться.

Ещё одной попытки не будет. По той простой причине, что я её уже не выдержу.

Либо сейчас, либо никогда.

— Пожалуйста, — вовремя опомнившись, пока он окончательно не принял на рассмотрение свою затею, молящим шепотом прошу я, — сегодня, Эдвард… сегодня, иначе я… не смогу. Я больше не могу. Пожалуйста, выслушай меня. Пожалуйста… я не могу!

Моя мольба явно производит на него впечатление.

Хмурость на лице Каллена сменяется едва ли не ощутимой болью. Но почти тут же, видимо, вспомнив, в чем причина моего безумия, губы изгибаются в улыбке. Ободряющей. Уверенной.

— Ну конечно сегодня, — бормочет он, собственноручно перемещая меня с подушек на свою грудь. Позволяет занять все её пространство, позволяет устроиться так удобно, как только возможно. — Если тебе так проще, то сегодня. Я слушаю, моя девочка.

Накрывает руками спину, подтягивает выше одеяло.

Он создает мне все условия. И делает все, чтобы прекратить слезы.

Боже, и это тот самый мужчина? Тот, которого я встретила у Вольтури? Тот, кого посмела, не глядя на все кощунство, на все святотатство подобного, назвать чудовищем?

Он не дорог мне, нет… это по-другому, совершенно по-другому называется.

Он — один из двух людей на всем белом свете, из-за которых я могу дышать. Он — величайшая награда, которую я могла получить. Мечтать о большем, желать большего — невозможно. Рядом со мной самый настоящий, самый верный, самый преданный и самый понимающий мужчина на свете. Он никому не отдаст меня, он спасет меня из плена холода и страха… только он. Кем бы не являлся.

Я отплачу. Я обязательно отплачу за это — чем попросит. Отказать не имею права.

Без него, без его касаний и поцелуев сейчас я просто не в состоянии справиться. Отдам за них душу дьяволу.

— Не бросай меня, — давясь всхлипами, прошу я, — per favore!.. Я все, все сделаю… только… пожалуйста!..

— И что я буду без тебя делать? — Эдвард, грустно усмехнувшись, проводит пальцами по моему лбу, избавляя его от испарины, — если оставлю, что буду делать?

Я молчу. Я ничего не отвечаю.

Обнимаю его так крепко, как никогда не обнимала и, наверное, никогда больше не обниму. Каллен питает меня силой.

… Тишина царит в номере очень долго. Сначала я, перебирая пальцами волосы мужчины, немного успокаиваюсь, затем, выводя узоры по его груди, решаю, с чего лучше начать.

История в высшей степени сумасшедшая, но ничего не поделать. Откуда лучше начинать подобные рассказы? Если, конечно, есть кто-то, кто их рассказывал и знает, что да как.

Мои мысли заходят в тупик. И там бы, наверное, они и остались, если бы не проницательность Эдварда. Порой мне кажется, что он понимает меня лучше, чем я сама.

Не думала, что расставание способно произвести такие перемены. Я не просто его чувствую — я будто бы стала его частью. И то же самое, мне кажется, происходит в нем.

Часы уверенности в смерти не прошли мимо… отпечаток свой оставили. Надолго.

— Значит, ты родилась в январе? — потирая мои плечи, словно бы невзначай интересуется Каллен. Пытается показать, что можно расслабиться, и делает вид, что мы будем говорить о чем-то добром и светлом, а не о черном и страшном. Для меня делает.

— Да, — я киваю, догадавшись, с какого направления стоит браться за поставленную задачу — начало начал, действительно. Вполне логично.

— Я была первым и единственным ребенком.

— А ты говоришь, мы с ним похожи, — отвлекая мое внимание и пытаясь снять скованность, мужчина кивает на посапывающего Джерри, — посмотри, сколько у вас сходств.

— Он никогда не будет на меня похожим… — с горечью отрицаю я.

— Ничего подобного. Он уже на тебя похож, — Эдвард целует меня в макушку, качнув головой, — ты очень многому его научила, мама…

Судорожно вздохнув, утыкаюсь носом в его футболку. Сейчас без такого знакомого запаха я ни на что не способна.

— Я никогда не считала себя кем-то нормальным… — слова льются сами собой, подобному бурному потоку, — ни ребенком, ни девушкой я нормальной никогда не была…

Эдвард неодобрительно вздыхает, желая опровергнуть мои слова, но я не даю ему такой возможности. Перебиваю.

— Мне было семнадцать, когда я ушла из дома, — выдаю эту фразу быстро и точно. Жду реакции — такой же быстрой.

— Из-за чего?

Это не совсем тот вопрос, которого я ожидала. Любой другой в первую очередь спросил бы о том, для чего и куда, но уж точно не причину.

— Мама решила выйти замуж…

— Твой отчим домогался к тебе? — его голос твердеет, а ладони, держащие меня, напрягаются.

На лицо почему-то просится улыбка. Даже сквозь слезы.

Он защищает меня.

— Нет, — набравшись смелости, отвечаю весьма слышно. Чуть приподнимаю голову, целуя то место, где слышу ровное биение его сердца, — Фил никогда не думал о таком… он был с Рене. И только.

— Тогда в чем было дело?

Ему правда интересно. Он хочет знать, но не из праздного любопытства, а чтобы утешить меня. Это вдохновляет.

— В папе… — ну вот, конец положительным эмоциям. Они все как одна тонут под градом чертовых воспоминаний. Настолько живых и болезненных, что становится неизмеримо горько.

Я поднимаю на Эдварда глаза. Сейчас я как никогда хочу его видеть.

— Мой отец умер, когда мне исполнилось двенадцать. Я не готова была с ним расстаться.

— Никто и никогда не готов, — дополняет он, тяжело вздохнув. Участливо смотрит на меня, стараясь утешить.

— Да. Но я никогда не стала бы готова.