АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Вот розочки на кровати. Они больно впиваются в спину, но это не важно. Сейчас вся боль сконцентрирована в другом месте.

Душ?.. Да-да, душ. Мелкими струйками обжигающе-горячий кипяток вырывается наружу, грозясь опалить меня, едва притронется. Мужчина, удерживающий его, подходит ближе. Шепчет мне что-то… включает свое орудие на полную.

Ключи на полу, спальня в оранжевом свете, незакрытая входная дверь, проклятия в сторону «старика Вольтури», мокрое полотенце, ведерко для льда, блестящие наручники…

Я говорю, говорю и говорю. У меня уже кончаются и слова, и голос, чтобы делать это, но остановиться я не в состоянии.

Словно бы вскрыли застарелую рану — кровь идет и идет, ничто ей не помеха.

Серая бумага с эмблемой похоронного бюро. Две причудливо изогнутые черные шпаги, скрещенные перед алой одинокой розой.

«— Что это?

— Извещение.

— Извещение?..

— Да. О похоронах Изабеллы Мари Свон, трагически погибшей от руки неизвестного насильника… если кто-то попытается отыскать тебя, моя красавица, найдет эту могилку».

Все время моих рассказов кто-то гладит тело. По рукам, по волосам, по лицу. Не останавливается даже тогда, когда я плачу сильнее от подобных касаний. Будто бы чувствует, что без них я умру быстрее.

«Договор» — выведено большими черными буквами. Внизу идет текст условий — мелким шрифтом, от которого слезятся глаза. Чернокожий знакомый Джеймса, сидя на стуле возле дубового стола, неторопливо зачитывает их все. Останавливается, давая мне вставить слово «согласна». По велению Кашалота любое «нет» расценивается как попытка уклониться от правил. А значит, «царапин» на руках будет больше.

«— Половых партнеров выбирает Муж.

— Согласна.

— Встреча с мужчинами только с позволения Мужа.

— Согласна.

— Покорность и подчинение Мужу в любое время суток или соответствующее, выбранное им наказание за непослушание.

— Согласна.

— Никакого самоудовлетворения и никаких любовников, о которых Муж не знает. В случае невыполнения — наказание, выбранное Мужем.

— Согласна.

— Режим дня, установленный Мужем, соблюдается неукоснительно.

— Согласна.

— На улицу без позволения Мужа появляться запрещено; запрещены так же телефонные звонки и электронная почта.

— Согласна…»

… Что-то мягкое касается лба, плеч, ладоней. Хочет, наверное, что-то сказать, но не может. Я не понимаю.

Я продолжаю говорить и когда чувствую под щекой подушку. Это точно она — мягкая, сухая. Впиваюсь в неё ногтями, но не замолкаю.

Все те же попытки успокоить и привести в чувство. Все так же безрезультатно.

Одно из наказаний. Долгое, мучительное и болезненное: десять часов. Без перерыва. Без воды.

… Засыпаю. Чернота перед глазами становится непроглядной.

Но вряд ли проходит много времени, когда, закричав в подушку, так кстати подвернувшуюся под руку, я просыпаюсь.

Опять говорю. Мой слушатель (если он ещё есть, конечно) скоро сам меня пристрелит.

Знакомство с Маркусом в приватном зале дорогого ресторана. Элегантный костюм, великолепно уложенные черные пряди, внимательные темные глаза, высасывающие из тела душу. Джеймс рассказывает о моих способностях, а Черный Ворон посмеивается. Говорит, что заплатит, как только уверится лично. Как только покажу.

По приказу Мужа, тут же получившего залог в пять тысяч, ухожу вслед за незнакомцем за огромную деревянную ширму в углу зала…

Снова сон… в нем есть что-то успокаивающее до тех пор, пока непонятные видения — страшные и горькие — не проносятся перед глазами.

В очередное пробуждение рядом ничего не оказывается. Ни тех поглаживаний, ни тех касаний, ни уверений — ничего.

Ушли — понятно. Ушли — ожидаемо.

Но как же больно…

Умоляюще хнычу, зовя их на помощь. Темнота оживает самыми жуткими видениями. Силуэт Джеймса очень четко прорисовывается перед глазами. Он протягивает ко мне руки, что-то произнося. А вон и Вольтури… они вместе.

— Это я, это я, — шепчет кто-то из них, обнимая меня, — давай-ка, всего пару глотков.

Ледяная поверхность касается губ. Меня подбрасывает на кровати.

— Н-н-е-т… нет, п-по-пожалуйста!

Напрасно. Поздно.

Они практически силой заставляют выпить.

А потом целуют. Так, как хочу, так, как мечтаю.

— Вот так, — и обнимают… они обнимают меня?! — Все, все пройдет. Тише.

И проходит, вправду проходит!

Медленно, постепенно, но проходит…

Джеймс у дивана…

Хью гладит по спине…

Черный Ворон целует грудь, скользя черными прядями по коже…

Рауль стискивает пальцами…

Оковы, сковавшие и тело, и голову, исчезают. Глаза закрываются, отпуская на волю последние, жалкие остатки слез. Темнота принимает меня к себе, как напуганного маленького ребенка. Укладывает в плетеную колыбель, покачивая из стороны в сторону. Шепчет бархатным баритоном, прикоснувшись ко лбу:

— Le montagne saranno forti [8] Горы будут надежны. , tesoro.

Самое лучшее время дня — утро. Под только-только проклевывающимися лучами солнца, под голубым небом, какое обычно видно из окна, от легкого ветерка, пробегающего по лапам елей, как никогда хочется жить.

И как никогда верится, что это возможно.

Простынь, на которой я лежу, мягкая. Взбитая подушка с чистой белой наволочкой приятно ласкает кожу. А одеяло теплое. Большое, теплое и безопасное. Под ним можно переждать самую суровую зиму.

Устроившись в прежней позе, разве что теперь лицом к окну, а не к Эдварду и Джерри, как обычно, я медленно освобождаюсь от пут Морфея.

В горле саднит, глаза печет от соленой влаги, выпущенной ночью в таком жутком количестве, а голова и тело налились свинцом. Не самое лучшее самочувствие, но вполне ожидаемое. Вчера, сгорая среди бесконечных, бескрайних видений, я думала, что лучше не будет. Ошибаться приятно.

Я осматриваюсь вокруг, стараясь отвлечься от головной боли и попытаться восстановить картину событий. Помню только отдельные куски всего рассказа, а уж после признания, как заключался чертов договор, вообще все темным-темно. Я рассказала ему, да? Все рассказала?

Но если ответ положительный, почему я не помню?

А что он сказал?..

От проскочившей мысли — очередной насмешки над самой собой — становится страшно. Я ведь не слышала ответа, не видела реакции. Может быть, Эдвард уже давным-давно… отказался от своей затеи. От всех затей, касающихся меня.

Болезненное желание узнать, что все-таки случилось на самом деле, становится сильнее страха. Если мне и есть ещё чего бояться, то только слов мистера Каллена. Все остальное уже случилось — он знает, он видел, он слышал, он понял…

Я хочу повернуться. Всей душой надеюсь, что сплю в кровати не одна. И что как бы то ни было, эта история не повлияет на наши с Джерри отношения и никогда ему не откроется — даже через двадцать лет. Это будет невыносимо.