АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

— Будь по-твоему, — отказываясь больше ждать, посылая к черту все приказы, двумя быстрыми и огромными шагами Джеймс оказывается рядом.

… Я пытаюсь противостоять ему. Никогда не чувствовала такой силы и никогда не направляла всю её на одного человека. Хватаю его руки, тянущиеся к мальчику, веля малышу бежать. Бежать куда угодно и как. Только дальше.

Я надеюсь, что смогу дать ему достаточно времени. Налитые кровью глаза, вздувшиеся вены, всклокоченные волосы — Джеймс самый настоящий дьявол. Я дьявола в руках держу…

Но Джером вместо того, чтобы послушать меня, вместо того, чтобы оправдать жертву, остается рядом. И делает все с точностью наоборот — защищает меня. Я вижу, как маленькие кулачки ударяют по коленям, по бедрам Лорена, собираясь освободить меня. Нет ни слез, ни испуга, ни дрожи, какая наблюдалась в машине. Остервенение — и только. Любовь и храбрость — и только. Он бормочет «мамочка» и не дает меня в обиду! Он здесь, как однажды я сама ему обещала…

И Кашалот с радостью принимает такой дар.

Задохнувшись, когда он бросает меня, пытаюсь удержать равновесие и одновременно вернуться к прежнему занятию, впившись ногтями в своего мучителя, но поздно…

Перехватив мальчика из-за моей спины, вытянув вперед по мокрой, скользкой дороге, на которой мы стоим, Джеймс улыбается. Теперь пистолет точно у лба ребенка. Прижат со всей возможной силой. Только Джерри больше не плачет. Смелый и сильный, он стоит, глядя на меня, как истинный защитник. На детском личике почти не страха.

Зато есть у меня. Мигом спадая, маска храбрости открывает истинные эмоции, выпуская наружу все то, что должно быть здесь сейчас, когда я вижу мальчика в таком положении. Дыхание почти пропадает…

— Насчет три, Белла, — напоминает Лорен, довольно глядя на свою работу, — считай!

— Джеймс, пожалуйста…

— Один, — неожиданно прерывая меня, откуда-то сзади раздается бархатный баритон. Дьявольски острый, каленый, железный.

Оборачиваюсь вместе с тем, как Джеймс смотрит в нужную сторону.

Выступая из леса, из-под темных могучих елей, ведущих в его дебри, мистер Каллен появляется на твердой дорожной полосе. Тени зеленых лап играют на его белом, как у вампиров, лице, а иголки, осыпаясь, падают на черный, почти такого же оттенка, как небо над головой, пиджак. Губы сжаты в тонкую полоску. А глаза мерцают подобно тем отблескам, что дают перед огнем мечи бравых воинов.

Боже!..

Его лицо беспристрастно, практически заморожено. А раньше от одного лишь вида подобного его бы исказила жутчайшая гримаса боли и отчаянья, я знаю. Но в этой игре — ни в коем разе. Ледяной Smeraldo.

— Какая встреча! — сухо восклицает Кашалот, выдавив ухмылку, — добро пожаловать…

— Не менее рад, — Эдвард вздергивает бровь, презрительно хмурясь, — что происходит?

— То, что и должно, — Джеймс надавливает на курок, сильнее вжимая дуло в нежную кожу Джерри, — глаз за глаз, как говорится.

— Это слова Кая, — Каллен делает ещё шаг вперед, оказываясь на траве в трех шагах от меня и пяти — от Джерома. На его лице ничего не меняется. Оно даже не бледнеет, ей богу! — А его уже вот как десять… двенадцать минут нет в живых.

— Я предупреждал, что идти на тебя лоб в лоб — глупо.

— Поэтому ты пошел в обход, — его голос так наплевательски спокоен… будто бы ничего, ровным счетом ничего не происходит. Мы сидим и разговариваем в дружеском кругу. А пистолет — декорация, глупый сон. Все в полном порядке.

У меня начинают дрожать пальцы, а сердце, только, кажется, проснувшееся, глухо бьется где-то в пятках.

Я понимаю, что это не игрушки. И понимаю, что будет. Только с кем и когда?..

— Именно, — Джеймс кивает.

— Ну что же, крысы, как известно, первыми бегут с корабля.

— Зато они не висят на крючке, — дружелюбно усмехнувшись, он мгновеньем позже скалится, — продолжишь счет?

— До пяти? — Эдвард поправляет ворот рубашки, устало глядя на Джеймса. Кроме него, кажется, никого здесь и вовсе не замечает.

— До трех.

— До трех — так до трех. «Один» — уже прозвучало.

У меня во рту пересыхает, а глаза Джерри снова становятся круглыми, как при самых страшных из кошмаров. Сгоняя всю свою храбрость, всю смелость, он, глотая слезы, смотрит то на меня, то на папу, умоляюще. Все, чего он хочет — к нам. К нам, в объятья, домой! Он напуган. Он до ужаса, до последней грани напуган и этого не скроет. Его сердечко вот-вот не выдержит всего этого безумия!..

Но я не могу сделать вперед и шага, а Эдвард, кажется, использует и вовсе совершенно иную тактику.

— Тогда «два»?

— Два, — соглашается мужчина.

Я его слышу? Я слышу отца Джерома?.. Того, который так спокойно и размеренно, так в крайней степени умиротворенно считает цифры до того, как Кашалот всадит пулю в лоб его сокровища?.. Я не понимаю. Я не понимаю, и сейчас явно не время для таких неоднозначных инсценировок! Цель: спасти ребенка. Но Эдвард ведь делает все с точностью до наоборот! Я понимаю, что идея обратного может сработать, но риск непомерно высок для таких опытов…

— Ты помни, что счет до трех, — как бы невзначай напоминает Лорен. Но улыбка его уже подрагивает, а пальцы в нерешительности замирают. Он явно сомневается в том, что Эдвард лжет. Уж слишком хороша игра.

— Ничего, что это твой сын? — пытается выбрать место, в которое можно ударить. Весьма удачно.

— Мой наследник, — Эдвард пожимает плечами, с каплей презрительности взглянув на малыша, — и только. А что мешает завести нового?

Меня передергивает. В груди больно-больно стягивает железными цепями от вида Джерома в этот момент, при этих словах. Он не верит. Пытается, рвется не верить… но, ядовитым плющом забираясь прямо в душу, слова говорят сами за себя. Уверяют его.

И нет жальче, нет несчастнее мальчика, чем Джерри теперь. Он похож на человека, потерявшего не только смысл жизни, но и все остальное тоже. Все вместе — за секунду. Именно так смотрит человек, терзаемый неподъемным, недоступным для понимания тем, кто этого не испытал, горем.

— Мама, — с последней надеждой, сглатывая слезы, мальчик обращается ко мне. Плачет, — мамочка… мама…

Тихо-тихо, как шелест травы от легкого ветерка. Ему больше некого звать.

— Пока, Зеленоглазик, — с напускной грустью пробормотав это прежде, чем я умудряюсь открыть рот, Джеймс сдавливает курок. Дает Эдварду последние две секунды, чтобы показать, что стрелять нельзя. Снять маску его жульничества.

Но увидеть желаемое отчаянье и мольбу так и не удается. На лице Каллена не вздрагивает ни одна мышца.

— Настоящий мафиози, принцесса, — взглянув на меня, восхищенно сообщает мужчина, — такая тва…

Но договорить не успевает. Череда выстрелов, громкая и искрящаяся, появляясь из-за его спины, тут же попадет в цель.