Эмили Дин - Все умерли, и я завела собаку

Мы с Рэйч всегда болтали так, когда отправлялись за покупками.

Я выбрала парик цвета шампанского с волосами до плеч с чуть высветленными кончиками.

– Вот этот. Она сможет носить его с шарфом, чтобы скрыть кромку. Плохие кромки – вот что всегда выдает парики.

Мама согласилась.

– Дорогая, ты такая умная! Этот подойдет идеально!

Тут зазвонил мобильный телефон. Это был Адам. Я вышла за дверь, чтобы поговорить. Рак продолжал распространяться. Метастазы уже были в лимфоузлах. И в костях. Адам сказал, что Рэйч не хотела тревожить маму – она боялась, что мама не переживет. Точно так же не хотела она беспокоить друзей – и Мими. Адам попросил держать это в секрете.

– Понимаю, – кивнула я, наблюдая, как мама за стеклом веселится с продавщицами, примеряя один неподходящий парик за другим.

– Кто это был? – спросила мама, когда я вернулась.

– Адам интересовался, как у нас дела. – Мое спокойствие было слишком уж натянутым. – Может быть, мы…

– Все в порядке, Эм?

– Да, все хорошо.

Мы обе знали, что я лгу. И обе знали почему.

Прошло три недели с того дня, когда доктор, похожая на героиню романа Агаты Кристи, сообщила нам печальные известия. Рэйч не хотела думать о том, как раковые клетки неумолимо распространяются по ее телу. Она требовала, чтобы мы все вели нормальную жизнь, ходили в гости, вернулись на работу. Она хотела, чтобы я вернулась на радио.

– Пожалуйста, Эм, я хочу, чтобы все жили своей жизнью. Ваша забота и внимание меня угнетают.

Я сказала Фрэнку, что в выходные вернусь на работу.

– Только если ты действительно этого хочешь, Эм, – осторожно сказал он.

На несколько часов я стала выходить и в редакцию, но большую часть времени каждый день проводила в спальне Рэйч, где она набиралась сил для химиотерапии. «Привет, Си», – кричала я, каждое утро взбегая по лестнице. Мы сплетничали о подругах, рассматривали бесконечные подарки и поддразнивали маму, которая вечно выискивала истории о тех, кто победил рак.

– Почему актеры вечно читают так, словно проходят пробы для «Макбета»? – смеялась Рэйч.

Пока она дремала, я наблюдала за ней, считая минуты до того момента, когда она снова откроет глаза.

Вчера Рэйч начала проходить химиотерапию в Марсдене. Но когда мы с мамой приехали навестить ее после второго сеанса, ей было очень больно.

– Это хуже чем роды, – стонала она, корчась в постели.

Но она все же как-то сумела собраться при виде «очень симпатичного доктора». Я рассмеялась, пытаясь скрыть охватившую меня панику.

Врачи входили и выходили. Они задавали ей вопросы о самочувствии тихо и спокойно, как истинные профессионалы.

Во время осмотра мы с мамой сидели в зале для посетителей. Через несколько часов Адам сказал, что врачи хотят оставить ее здесь на ночь. Он будет нам звонить и сообщать о ее состоянии.

– По крайней мере, она в лучшей больнице, – сказала я маме, когда мы с ней вышли из больницы. – Слава богу, что она здесь. Уверена, что ее организм просто пытается справиться с химией. Ведь это же, по сути своей, яд.

Я говорила уверенным тоном человека, который подслушал разговоры врачей и теперь считает себя специалистом в медицине.

На следующий день, уже дома, Рэйч попросила меня организовать большой семейный отдых для всех нас – для нее, Адама, девочек, меня и мамы.

– Где-нибудь в теплом и красивом месте, – сказала она. – И пораньше, Эм.

Поэтому я решила посвятить вечер выбору места для отдыха.

Я всегда чувствовала, что Рэйч живет где-то между двумя мирами – между прошлым, с нами, и новым миром, который она строила для себя. Наша семейная история была слишком сложной и всеобъемлющей, чтобы вежливо держаться на заднем плане. Но теперь, избавившись от необходимости учитывать требования и потребности абсолютно всех, она смогла попросить о том, чего хотела. А ей хотелось объединить эти два мира.

Я начала просматривать в интернете удобные места, залитые зимним солнцем. Вид сверкающих бассейнов и таблички «бронируйте прямо сейчас!» вселяли в меня надежду. «Наш единственный семейный отпуск был тогда, когда они решили сообщить нам, что разводятся», – однажды сказала Рэйч. И теперь я хотела это исправить.

Зазвонил телефон.

– Эм?

Это был Адам. Мне стало плохо. Тугой комок боли вернулся.

– Ее забрали в палату интенсивной терапии, – тихо сказал он. – Она в плохом состоянии. Они считают… нам стоит собраться у ее постели… сейчас…

Интенсивная терапия… Плохое состояние… У постели… Слова не имели смысла. Все происходило слишком быстро.

– Я позвоню маме. Мы выезжаем.

Когда я дозвонилась до мамы, голос у нее был веселым. Просекко и общество старого друга, актера Хью Куарши, подняли ей настроение.

– У меня Хью! Он только что говорил про…

– Мама, звонил Адам. Рэйч перевели в интенсивную терапию. Она в плохом состоянии.

Мама ахнула. Потом настала тишина.

Потом трубку взял Хью.

– Эмили, я вас отвезу. Мы заедем за тобой в десять. Собирайся, – твердым голосом произнес он.

По дороге в больницу я была не в себе – потрясение было слишком сильным. Мама сидела впереди. Она не говорила ни слова. Всю жизнь она была полна яркого оптимизма, но сейчас его вытеснило отчаяние. Я вспомнила, как она парковалась на желтых линиях у Хэрродса и выскакивала из машины с черчиллевским боевым кличем: «Удача будет на нашей стороне, девочки!» Теперь же удача нам изменила.

Хью о чем-то тихо говорил. Как хорошо, что он оказался рядом. Его присутствие сдерживало наш первобытный страх. Друг семьи, который понимал весь ужас нашей поездки, но не был погружен в самую суть трагедии. Когда-то он играл хирурга в сериале «Холби-Сити». Мы смеялись над тем, что, если он попадет в больницу, никто не сможет отделить его реальную жизнь от сыгранной роли. Я цеплялась за разговор с ним – это был мостик из мира наших детских театральных анекдотов к пугающему миру, в котором теперь жила Рэйч.

– Мы приехали, – сказал Хью.

Двери открылись, и мы оказались в странном мире интенсивной терапии. Здесь все говорили шепотом, попискивали какие-то устройства, на табло мелькали цифры. Врач пригласил нас в небольшую комнату, чтобы обсудить состояние Рэйч. Я слышала слова «отказ органов», «морфин», «постоянный мониторинг». Мне казалось, что они падают в мою душу с громким стуком.

За окном я видела палату, где лежала Рэйч. Глаза ее были полуприкрыты. Ее подключили ко множеству аппаратов, волосы были собраны в фирменный конский хвост.

– Я могу к ней войти? – спросила я у сестры.

Та отвела меня в комнату, где я продезинфицировала руки, а потом облачилась в странную, футуристическую униформу посетителей этого отделения – тонкий пластиковый халат и фартук.