Дэвид Уоллес - Короткие интервью с подонками

Вопрос …

Я не говорю, что нет такого понятия – жертва. Я просто хочу сказать, – что мы иногда любим узко смотреть на миллионы разных вещей, что делают из человека того, кто он есть. Я хочу сказать, что мы иногда так бессознательно и снисходительно относимся к правам, идеальной справедливости и защите людей, что даже не остановимся и не вспомним, что никто не бывает только жертвой и ничего не бывает только негативным и только несправедливым – почти ничего. Да все… что возможно, что даже самое ужасное окажется позитивным фактором в том, кто ты есть. И что ты есть – а именно полноценный человек, а не просто… представь, что тебя изнасиловала целая куча мужиков, унизила и забила почти до смерти, например. Никто не говорит, что это хорошо. Я этого не говорю, никто не говорит, что уроды, которые это сделали, не должны сесть в тюрьму. Никто не предполагает, что ей это понравилось, пока происходило, или что это должно было произойти. Но давай вспомним еще о двух вещах. Во-первых – потом она узнает о себе то, чего не знала раньше.

Вопрос .

Она узнает, что самое ужасное, самое унизительное, что она могла только представить, только что по правде произошло. И она выжила. Она еще здесь. Я не говорю, что она в восторге, я не говорю, что она из-за этого в восторге, или что она в отличной форме, или что скачет от радости из-за того, что это произошло, но она еще здесь, и она это знает, и теперь она знает кое-что еще. В смысле, по правде знает . Ее представление о себе и о том, что она может выдержать и пережить, теперь больше. Шире, масштабнее, глубже. Она сильнее, чем думала в глубине души, и теперь знает об этом, знает, что она сильная совсем не в том смысле, как об этом говорят родаки или как какой-нибудь оратор на школьном собрании заставляет всех снова и снова повторять «ты Личность ты Сильный». Я просто говорю, – что она уже не та, я говорю, в каком отношении она уже не та… вот если она все еще боится, когда идет в полночь до машины по подземной парковке или еще где-то, что на нее нападут и изнасилуют, то теперь она этого боится совсем по-другому. Нет, она не хочет, чтобы это опять произошло, групповое изнасилование, ни черта. Но теперь она знает, что ее это не убьет, что она переживет, ее это не уничтожит и не сделает, ну, недочеловеком.

Вопрос …

И плюс, теперь она больше знает о человеческом состоянии, страдании, ужасе и унижении. В смысле, мы все признаем, что страдание и страх – часть жизни и существования, по крайней мере, на словах мы это знаем, про человеческое состояние. Но она теперь по правде знает. Я не говорю, что она в восторге. Но подумай, насколько больше теперь ее мировоззрение, насколько шире и глубже картина мира в голове. Она понимает страдание совершенно по-другому. Она больше, чем была. Вот что я говорю. Стала больше человеком. Теперь она знает то, чего не знаешь ты.

Вопрос .

Вот и сработала типичная реакция, вот об этом я и говорю, взять все, что я сказал, и профильтровать через свое узкое мировоззрение, и сказать, будто я говорю: «О, так те, кто ее изнасиловал, сделали ей одолжение ». Потому что я не это говорю. Я не говорю, что это хорошо, или правильно, или должно было произойти, или что ей не совершенно пиздецово, или что ее не сломали, или что это обязательно должно было произойти. Когда бы в мире женщину ни насиловали или ни избивали, если бы я был рядом и мог решить «продолжать» или «прекратить», я бы все прекратил. Но вот я не смог. Никто не смог. Иногда вот случаются совершенно ужасные вещи. Вселенная и жизнь все время ломают людей, устраивают им полный пиздец. Поверь, я знаю, сам там был.

Вопрос .

И мне кажется, что вот это и есть реальная разница. Между тобой и мной. Потому что, по правде, дело тут не в политике, феминизме или в чем-то таком. Для тебя это все умозрительно, ты думаешь, мы говорим умозрительно. Тебя там не было. Я не говорю, что с тобой никогда не происходило ничего плохого, ты вполне ничего, и, уверен, ты в жизни наверняка тоже сталкивалась с унижением или всякой такой херней. Я говорю не об этом. Мы говорим о совершенном насилии, страдании и ужасе в духе «Человека в поисках смысла» Франкла. Реальной Темной Стороне. И детка, ты – я вот по одному твоему виду могу сказать, с тобой – никогда. Иначе ты бы даже не носила то, что носишь, уж поверь.

Вопрос .

Что ты можешь признать, что веришь, что «Да, окей, человеческое состояние пронизано ужасным отвратительным человеческим страданием, но пережить можно почти все, чего уж там». Даже если ты по правде в это веришь. Ты веришь, а если я скажу, что я не просто верю, а знаю ? Как, меняет смысл того, что я говорю? А если я скажу, что мою жену изнасиловали? Теперь уже не так уверена в себе, да? А если я расскажу тебе славную историю о шестнадцатилетней девочке, которая пришла не на ту вечеринку не с тем парнем и его друзьями и в итоге ее – с ней сделали все, что могут сделать четыре парня в плане насилия. Шесть недель в больнице. А если я скажу, что она до сих пор два раза в неделю ходит на диализ, так сильно ей досталось?

Вопрос .

А если я скажу, что она ни в коем случае не напрашивалась, не наслаждалась, ей не понравилось и теперь не нравится, что у нее осталось полпочки, и если бы она могла отмотать время и все остановить, она бы остановила, но ты спроси ее, если бы она могла влезть себе в голову и все забыть или, ну, стереть из памяти запись произошедшего, как думаешь, что она скажет? Ты так уверена, что знаешь? Что она хотела бы, чтобы ей никогда не пришлось, ну, структурировать разум и справиться с тем, что с ней произошло, или внезапно узнать, что мир может сломать так запросто – на раз . Узнать, что другой человек, эти парни, могут смотреть на тебя, как ты лежишь, и на самом глубинном уровне думать, что ты вещь, не человек – вещь, секс-кукла, или боксерская груша, или дырка, просто дырка, куда можно засунуть бутылку «Джека Дэниэлса» так глубоко, что почкам пиздец, – если она скажет после этого опыта, во всем совершенно негативного, что теперь хотя бы понимает, что это возможно, что люди так могут.

Вопрос .

Видеть тебя как вещь, что они тебя могут видеть как вещь. Знаешь, что это значит? Это ужасно, мы знаем, что это умозрительно ужасно и что это неправильно, и мы думаем, что все знаем о правах человека, и человеческом достоинстве, и как ужасно отнимать у кого-то человечность, вот как мы это называем – чья-то человечность, а произойди это с тобой – и вот теперь ты по правде знаешь . Теперь это не просто идея или повод выдать типичную реакцию. Произойди это с тобой – и ты реально почувствуешь Темную Сторону. Не просто умозрительную тьму – настоящую Темную Сторону. И теперь ты знаешь ее мощь. Совершенную мощь. Потому что если можно по правде видеть кого-то как просто вещь, то с ним можно делать что угодно, никаких запретов: человечность, достоинство, права и справедливость – никаких запретов. Да все… а если она скажет, что это как короткая дорогая экскурсия на ту сторону человеческого существования, о которой все говорят, будто о ней знают, но, по правде, даже представить не могут – не по правде, только если там побываешь. Да это все расширило ее мировоззрение, – что, если бы я так сказал? Что ты скажешь? И ее личность, как она сама себя понимает. Что теперь она понимает, что ее можно воспринять как вещь. Ты видишь, как много это меняет – срывает, как много это срывает? С твоего «я», с тебя, с того, что ты считала собой? Все срывает. И что потом останется? Как думаешь, можешь хотя бы представить? Это как писал Виктор Франкл в своей книге, что в самое худшее время в концлагере, когда у тебя отнимают свободу и приватность с достоинством, потому что ты голый в перепоненном лагере, и приходится ходить в туалет на глазах у всех, потому что больше нет никакой приватности, и твоя жена умерла, и твои дети голодали, а ты мог только смотреть, и у тебя не было ни еды, ни тепла, ни одеял, и к вам относятся как к крысам, потому что для них ты по правде крыса, ты не человек, и тебя могут вызвать, и увести, и пытать – научные пытки, показать, что они могут отнять даже твое тело, даже твое тело уже не твое – это враг, это вещь, с помощью которой тебя пытают, потому что для них это просто вещь, и они проводят над ней лабораторные эксперименты – это даже не садизм, они не садисты, потому что они-то не думают, что пытают человека, – когда все, что ты представлял основой того, что ты считаешь собой, срывают, и теперь остается только… так что остается, что-нибудь вообще остается? Ты еще жив, значит, то, что осталось, – это ты? А что это? Что ты теперь значишь? Видишь, и вот теперь начинается самое интересное, теперь, когда ты сам узнаёшь, что ты такое. Чего большинство людей с достоинством, человечностью и правами и всем таким никогда не узнают. Что в мире возможно. Что автоматически ничто не священно. Вот о чем говорит Франкл. Что после страданий, ужаса и Темной Стороны открывается то, что остается, и вот тогда ты знаешь .