Дэвид Уоллес - Короткие интервью с подонками

– Ледяные великаны.

– После вас, – шепчет Сара, открывая дверь в комнату Эстер.

– Он хозяин этого леса.

Голова над черно-белым улыбается.

– Нет, после вас.

– Шаг стеклянного великана шириной в милю. Каждый день, целый день, он шагает. Никогда не останавливается. Не может отдохнуть. Ибо живет в страхе, что его ледяной лес растает. Страх заставляет его мерить дебри шагами каждую минуту.

– Не спит, – говорит Эстер.

– Да, никогда не спит, стеклянный великан шагает по белому лесу, шаг в милю шириной, день и ночь, и жар его шагов растапливает лес позади.

Эстер пытается улыбнуться закрывающейся двери. На ее марле ни пятнышка.

– Радуга.

– Да, – Дэй показывает картинку. – Растаявший лес превращается в дождь, а стеклянный великан – радуга. Это цикл.

– Растаял в дождь.

В коридоре чихает Сара, приглушенно. Дэй ждет слов священника.

Закрой их

– Просчитай свое дыхание, – руководит иссушенный и поистине старый бывший иезуит. Янь и Ндьявар стоят в пене на краю голубого моря у поля.

– Вдыхай воздух, – говорит профессор, изображая взмах. – Сплевывай воду. Ритм. Вдох. Выдох.

Дэй имитирует взмах.

Эрик Янь закрывает глаза:

– Надорванность на счете вернулась.

Сон-картина с учителем в нескончаемой молитве прибита к закрепленному мольберту. Поднимается ветер; вокруг снежатся одуванчики. Пчелы трудятся над желтизной поля на фоне растущей синевы.

– Вдыхай сверху. Выдыхай внизу, – руководит старик. – Кроль.

Сухое поле – остров. Синяя вода вокруг приперчена белыми сухими островами. На соседнем острове лежит на тонкой чистой стальной койке Эстер. В канале движется вода.

Дэй имитирует взмах. Его падающие ничком руки прибивают белое семя. Растение прорастает за миг. Его верхушка уже достает до колен Дэя.

Янь рассказывает Ндьявару о текстуре мысленного счета. Ндьявар жалуется Яню, что для его лучшей церкви не хватает рук, чтобы открыть дверь. Символизм диалога очевиден.

Учитель искусствоведения взмахнул рукой за спину, от трепещущего роста черного растения. Дэй барахтается в пыльце, пытаясь поддерживать ритм.

По каналу у острова Эстер на спине плывет Сара. Затем тень растения закрывает свет. Тень – самое большое, что Дэй видел в жизни. Ее фасад вытягивается прочь из пределов зрения, требуя приставки бронто-. Земля грохочет под весом контрфорса. Контрфорс изгибается вверх к фасаду и также уходит прочь из пределов зрения. У верхней границы неба поблескивает розовый витраж. Мольберт опрокидывается. Из ниоткуда в нем появляются двери, корчатся, как губы. Бросаются на них.

– Помогите! – зовет Эстер, очень слабо, пока церковь с картины не затаскивает их внутрь. Дэй слышит отдаленный стон продолжающегося роста. Непостроенная церковь тусклая, освещена лишь через витражи. Двери проскочили вокруг них, скрылись из виду.

Розовый витраж продолжает расти. Он круглый и красный. Излучает преломленные шипы света. В витраже печальная женщина пытается улыбкой проложить себе путь из стекла.

Дэй по-прежнему изображает кроль – единственный взмах, который он знает.

Окно пропускает только свет и ничего больше, окрашивает этот свет.

– Закрой глаза, что в твоей голове, – слышится деревянное эхо Ндьявара.

– Закрой их, – Янь глядит на неф.

Над розовым цветом мрачнеют бочковые своды. Окно изменяет нормальный порядок, все раскрывается иначе – все твердое здесь черное, все легкое – блестящего цвета. Дэй на вдохе видит форму цвета. Цвет от окна сужается, сходится в преломленный шип, его наконечник – темная точка. Вокруг нее вращается что-то в белом.

Дэй плывет кролем к острому наконечнику, взмывая, невесомый.

Лишенный сана профессор искусствоведения кладет водонепроницаемые часы Дэя на алтарь. Встает перед ними на колени, богохульствуя.

Эстер в марле парит в темной точке на заостренном цвете, идущем из красно-розового витража. Дэй видит точку сквозь влажный звездный занавес, который написали его руки. Синева воздуха кажется черной, он плывет сквозь занавес, звезды падают вверх от взмахов его рук. Он изображает взмахи кроля сквозь звезды. Может разглядеть Эстер ясно, как она вращается.

– Не смотри!

И снова, как только он смотрит вниз, он ошибается. Желая увидеть, откуда вознесся. Доля секунды – меньше – и все рушится. Начинается с апсиды. Восток бросается на запад, и западный фасад не выдерживает, осыпается. Стены словно пожимают плечами, обрушиваются друг на друга. Черная точка на красном шипе с треском раскрывается. Эстер вращается, извивается меж ее зазубренных половин, падая к розовому витражу, когда тот кренится. Все ясно, как на фото. Янь говорит «Вау». Контрфорс выгибается и разваливается. Ее падение не мгновенно. Ее тело медленно вращается в воздухе, оставляя марлевый кометный след. Розовизна бросается на нее. Километровый человек мог бы поймать и укрыть ее в руках среди падающих звезд; марля летела бы следом. Синим Дэй становится из-за ошибки в дыхании. Стекло цвета крови сдерживает мать внутри, она ждет, когда ее освободит дитя.

На великой стеклянной высоте – звук столкновения: ужасный, многоцветный.

Вращение

Небо – глаз.

Закат и рассвет – кровь, что питает глаз.

Ночь – закрытое веко.

Каждый день веко поднимается, раскрывая кровь – и голубую радужку лежащего великана.

Восстановленная транскрипция последних минут брака

родителей мистера Уолтера Д. («Уолта»)

Деласандро-мл., май 1956

– Больше тебя не люблю.

– Взаимно.

– Развод, засранец.

– И отлично.

– Только что теперь с домом.

– Грузовик мой, ничего не знаю.

– Хочешь сказать, дом мне, грузовик тебе.

– Я только сказал – чур грузовик мой.

– Потом – что с мальчиком.

– Имеешь в виду, за грузовик?

– Имеешь в виду, он тебе нужен?

– Имеешь в виду, нет?

– Я тебя спрашиваю, ты говоришь, нужен он тебе или нет.

– Значит, говоришь, он нужен тебе.

– Так, мне дом, тебе грузовик, насчет мальчика кинем жребий.

– Вот ты как говоришь?

– Прямо здесь и сейчас.

– Ну доставай.

– Господи, это всего лишь четвертак.

– Доставай-доставай.

– Боже, ну вот, вот.

– Ну поехали.

– Я бросаю, ты называешь?

– А может, я бросаю, ты называешь?

– Задолбал уже.

КИ № 59 04/98

ЗАВЕДЕНИЕ ДЛЯ ПОСТОЯННОГО УХОДА

ГАРОЛЬДА Р. И ФИЛЛИС Н. ЭНГМАНОВ

ИСТЧЕСТЕР, НЬЮ-ЙОРК

Будучи ребенком, я очень много смотрел американское телевидение. Куда бы ни командировали моего отца, везде казалось, что американское телевидение доступно, с его великолепными и сильными актрисами. Возможно, это было еще одно преимущество работы отца на оборону государства, так как мы имели привилегии и жили комфортабельно. Тогда я предпочитал смотреть телевизионную передачу под названием «Моя жена меня приворожила» с американской актрисой Элизабет Монтгомери в главной роли. Будучи ребенком, во время просмотра этой телевизионной передачи я впервые испытал эротические ощущения. Но, однако, только через несколько лет, в подростковом возрасте, я сумел проследить свои ощущения и фантазии до своего впечатления как зрителя от тех серий «Жены», когда протагонистка, Элизабет Монтгомери, исполняла рукой круговое движение под аккомпанемент цитры либо арфы и производила сверхъестественный эффект, при котором все движение прекращалось и другие персонажи телепередачи внезапно замирали на полужесте и становились слепыми к миру и застывшими, без всякой анимации. В такие моменты, казалось, исчезало само время, позволяя Элизабет Монтгомери свободно маневрировать одной на ее усмотрение. В передаче Элизабет Монтгомери применяла этот круговой жест только в самых крайних случаях, когда надо было спасти ее мужа-предпринимателя, Дариона, от политических катастроф, которые бы случились, если бы в ней разоблачили волшебницу, – частая угроза в этих сериях. Передача «Моя жена меня приворожила» была скверно дублирована, и многие по дробности повествования я в своем возрасте не понимал. Но мой интерес привлекала великая сила останавливать время передачи на месте и делать других свидетелей застывшими и беспамятными, пока Элизабет Монтгомери применяла тактики спасения среди живых статуй, которых могла вновь реанимировать круговым жестом, если того требовали обстоятельства. Спустя годы я, как и многие подростки, начал мастурбировать, создавая при этом в своем воображении эротические фантазии собственной конструкции. Я был слабый, неатлетический и несколько болезненный подросток, похожий на своего отца, увлеченный учебой и мечтами юнец нервной конституции, малой социальной отзывчивости или уверенности в себе. Нет ничего удивительного в том, что я искал компенсации своим слабостям в эротических фантазиях, в каких фантазиях обладал сверхъестественной силой над женщинами, выбранными мной. Эти фантазии мастурбации были крепко связаны с передачей «Моя жена меня приворожила», виденной мной в детстве, но их родство тогда было мне неведомо. Я позабыл о нем. Но все же я хорошо запомнил невыносимую ответственность, идущую с силой, ответственность, грандиозность которой я во взрослой жизни со времени приезда сюда научился умалять, но это история для другого раза. Эти фантазии мастурбаций брали место действия из мест наших реальных пребываний в те времена – разбросанных по множеству военных постов, куда мой отец, великий математик, привозил нас, свою семью, с собой. Мы с моим братом, хоть и разделенные возрастом меньше чем на год, были тем не менее во многом несходны. Часто мои фантазии мастурбации брали место действия из Государственных тренажерных залов, которые моя мать, бывшая в молодости профессиональным атлетом, посещала религиозно, с энтузиазмом занимаясь каждый день, куда бы нас ни заводила отцовская служба. В большинстве дней нашей жизни в спортивные залы ее охотно сопровождал мой брат, атлетический и энергичный человек, а часто сопровождал и я сам, сперва с нежеланием и принуждением, а потом, когда мои эротические мечтания развились и стали сложнее и могущественнее, с охотой, рожденной по моим собственным причинам. По обычаю мне разрешалось приносить учебники и сидеть, тихо читая, на мягкой скамье в углу Государственного спортивного зала, пока мой брат и моя мать исполняли упражнения. С целью понять картину в общем представьте себе эти Государственные спортивные залы в виде оздоровительных спа вашей нации сегодня, хотя оборудование тогда было не такое разнообразное и новое, и чувствовался дух повышенной безопасности и серьезности из-за военных постов, где располагались залы для нужд персонала. И атлетическая форма женщин Государственных тренажерных залов очень отличалась от нынешней, состояла из цельных костюмов из полотна с кожаными лямками и ремнями, похожих на мой, что открывало куда меньше, чем форма для занятий сегодня, и больше оставляло для воображения. Теперь я опишу фантазию, которая развилась в этих залах в юности и стала моей фантазией мастурбации на прошлые годы. Вас не оскорбляет это слово, мастурбация?