Анатолий Луцков - Африканский связной

В Африку Алексей Вьюгин приехал уже со свободным и даже немного опустошенным сердцем, напоминая Евгения Онегина в период его встречи с замужней уже Татьяной, когда от последней он получил обидный отказ. У Вьюгина даже интерес к противоположному полу, временами становившийся утомительным в своем якобы необъснимом постоянстве, значительно ослабел, хотя далеко не угас. Неожиданная встреча с длинноногой и полногрудой Айви с ее таинственно мерцающим взглядом заставила в нем что-то дрогнуть. Впрочем, было здесь и половое любопытство, то есть желание узнать, чем отличаются женщины иной расы от привычного ему стереотипа, было и желание нарушить некий неписанный запрет, который внушался всем его согражданам, покидающим пределы своей страны. А что касается Айви, то встречное желание она и не особенно скрывала, так что их близость была почти предрешена. Надо сказать, что Вьюгин никогда не думал преувеличивать своих нравственных достоинств и их нехватку почувствовал каким-то образом его шеф Ляхов, который однажды заметил, что если он на чем-то и сорвется, то, скорее всего, причиной будет женщина.

— Нет, в кино мне не хочется, — сказала Айви, когда они встретились в коридоре, чтобы идти вместе обедать (здесь обедали по-английски, то есть около шести часов). — Если откровенно, то меня здесь многие знают и потом пойдут вопросы: “Кто этот белый, с которым мы тебя видели?” Это же не столица. Там ни до кого нет дела никому.

Она улыбалась своими умеренно пухлыми и слегка накрашенными губами, но заметно нервничала и даже поглядывала направо и налево, словно чего-то опасаясь. Вдалеке показался хозяин гостиницы, глянул мельком на них обоих и куда-то сгинул, видимо, был еще один выход из длинного коридора.

Вьюгин стоял в унылом, как ему казалось, бездействии и сознавая, что выстроенный им план на этот вечер рушится, как строительные леса у стены дома, кое-как закрепленные рабочими, спешащими выпить после трудового дня. Выяснилось также, что и в гостиничном ресторане Айви тоже не хотела бы показываться. Она предложила и даже вызвалась заказать набор всякой еды, которую буфетчик принесет в номер.

После того, как отпали два пункта его программы оставалось только одно: уединиться с ней в номере и он колебался, так как африканские нравы и обычаи ему были еще неизвестны.

— Мне как-то неудобно приглашать вас к себе, Айви, — начал Вьюгин несколько смущенно, хотя и стараясь быть в меру развязным, — но придется это сделать, если вы меня не пригласите в свой номер.

— Почему же неудобно? — спросила она и даже заметно придвинулась к Вьюгину, а потом сказала со слегка застенчивой иронией: — Вы ведь знаете, что у меня ненадежный замок и мы потом не сможем его открыть изнутри. Не оставлять же дверь открытой.

Тогда Вьюгин решительно взял ее под гладкий локоток и повел ее к своему номеру. Он заметил, что она оглянулась, когда они входили.

Прохлады в комнате, хотя уже наступал вечер, не было никакой, но Вьюгин успел к этому привыкнуть. Окно, впрочем, было открыто и затянуто сеткой. В номере зато был небольшой холодильник, куда он загрузил все свои припасы и теперь было приятно пить холодное розовое вино. Его крепость не обманула ожидания Вьюгина. Когда с одной бутылкой было почти покончено, Айви сказала немного загадочно:

— Мне нравится, что ты, Алекс, ничего не спрашиваешь о моей жизни. Ты со всеми так себя ведешь?

Она, видимо, хотела сказать “женщинами”, но потом решила придать некую нейтральную обобщенность своему вопросу.

— Не надо никого ни о чем спрашивать, — заявил он с легкой уклончивостью. — Это право каждого: говорить или молчать. Ты ведь у меня тоже ничего не спрашиваешь и правильно делаешь.

Вьюгин чувствовал, что не имеет права говорить всю правду, лгать ему тоже не очень хотелось и он надеялся, что не спрашивая других, они не будут донимать вопросами и его. Неужели так и придется ему отныне жить?

Потом Айви начала пересказывать какой-то фильм, который она видела в столице последний раз и Вьюгин подумал, что он тоже должен чаще ходить в кино, так как Ляхов будет теперь меньше посягать на его свободное время вечерами. Он слушал Айви и даже находил ее рассказ интересным, обещая посмотреть этот фильм, а сам гладил ее шею и удивлялся мягкости ее волос несмотря на их пружинистость и кажущуюся жесткость. Все это были для него маленькие, но волнующие открытия, какие, например, делает естествоиспытатель, лишенный, однако, уверенности, что он обогащает науку.

Вьюгин проснулся, когда уже явственно светало, то есть время уже близилось к семи. Айви рядом с ним не было, но углубление в соседней подушке и сохранившийся запах ее духов свидетельствовали в пользу ее совсем недавнего исчезновения. Уходя же, она заботливо затолкала края москитной сетки под матрас. Тело ощущало легкость, но голова была тяжеловата от выпитого и еще от табачного дыма, потому что Айви довольно много курила и даже он, за компанию, выкурил пару сигарет, вспомнив о давней привычке. Он вдруг подумал: “Если кто-нибудь дома из друзей спросит, что значит спать с темнокожей женщиной, он скажет, что ночью разницу может ощутить лишь тонкий специалист в любовных делах, каковым он себя не считает.”

Хотя сам он подтрунивал над своим статусом разведчика и привычки последнего было у него в самом зачаточном состоянии, он все же с тревожной торопливостью метнулся к шкафу и нащупал тяжелый ком фотокамеры в сумке. Для верности и для маскировки она была еще завернута в его запасную майку. “Надеюсь, пленка на месте”, усмехнулся он при этом, укоризненно подумав:”Раньше я таким не был”.

В комнате уже было совсем светло и он увидел на чистом пространстве внутренности конфетной коробки надпись. Написанное было разборчиво, не содержало никаких глупо-сентиментальных заверений и походило на обычное послание товарищу по работе: “Алекс, разыскать меня можешь, если свяжешься с Бусинзи из бара “Лукуледи”, она работает через день по вечерам. А.” “Даже не твоя А.”, с непонятным одобрением отметил Вьюгин.

Хозяин гостиницы, звали его Чандр, подошел к конторке и отправил спать Ромеша, который и так спал, уронив кудлатую голову на книгу приезжих, потом какое-то время занимал себя тем, что благочестиво настраивал себя на прожитие очередного дня, дарованного свыше, который всегда новый и неповторимый и его нельзя унижать, называя вчерашним именем. Надо непременно поговорить с этим молодым европейцем из номера 9. В связи с этим будущим разговором вспомнилось сказанное одним почитаемым им святым на далекой прародине:”Если приходит желание, подвергни его анализу. Если оно тебе не навредит, так же, как и другим, иди ему навстречу. Если оно тебе не на пользу, сразу же отбрось его. А когда нет полной уверенности ни в том, ни в другом, подожди до полного выяснения его сути”. У этого европейца со странной фамилией уверенности, кажется, нет ни в чем, но он устремляется навстречу желаниям, как крылатый термит в свой брачный период летит на огонь. Чтобы от этого отвлечься, Чандр заставил себя вспомнить строчки известного поэта, которые он помнил с детства: