Анатолий Луцков - Африканский связной

— Занимайте, любое место, сэр.

Вьюгин с деланной незаинтересованностью во взгляде (он уже входил в роль туриста) неспешно оглядел заполненный на две трети салон. Почти все сидели парами, видимо, их отношения сложились еще до этой поездки к широко рекламированным речным порогам и водопаду Малунгуби. Правда, Вьюгин узнал это название от Ляхова накануне, хотя изображение его где-то видел на плакатах.

Он спросил с вежливым дружелюбием о возможности занять место рядом у длинноволосой очкастой девицы, являвшей ему свой четкий профиль, получил разрешительный кивок в сопровождении сдержанно-нейтральной полуулыбки. Знакомство с соседями было частью дорожного ритуала в таких поездках и Вьюгин не собирался его нарушать. А вот у себя на родине неуместность такого рода представления себя у него сомнений не вызывала.

— Меня зовут Алекс, а вас?

Вьюгин уже почти освоился с этим своим англизированным именем, с интересом осознавая степень угасания своего прежнего “я” при замене его чем-то другим, но явно не равноценным.

— А мое имя Дороти. Для друзей я Долли.

Вьюгин решил, что поспешно включать себя в их число он пока не будет.

Автобус глухо взревел и рывком двинулся в путь, рука Вьюгина коснулась руки соседки и та ее не убрала. Они теперь ехали на запад, так что солнце светило им в затылок, оно было еще совсем не горячее и даже ласковое.

Африканец в костюме хаки ехал вместе со всеми, но сидел он недалеко от водителя и теперь через микрофон рассказывал на своем своеобразном английском о том, какие места они будут проезжать, прежде чем окажутся на берегу Лунгази, известной своими живописными порогами, водопадом и заповедником бегемотов на обеих берегах реки выше порогов. О том, что там есть еще и заводь с крокодилами, он сказал как-то вскользь, словно щадя впечатлительные души своих белых подопечных.

Возможно, следовало затеять какой-нибудь разговор из вежливости со своей соседкой, но это казалось чем-то непосильным сейчас и он просто смотрел в окно, ожидая, когда автобус будет пересекать трущобные районы, выезжая из города. Он даже заранее впал в недолгую сумрачную задумчивость, готовя себя к тягостному зрелищу, которое когда-то впечатлило его. Но городские власти проявили несложную изобретательность, просто скрыв от проезжающих мимо непривлекательные задворки столицы. С двух сторон асфальтовая дорога была ограждена высоким забором из бетонных плит, поэтому взор проезжающих по ней не мог быть оскорблен зрелищем шокирующей нищеты. Иначе преимущества послеколониальной жизни могли бы быть поставлены под сомнение. Хотя и здесь имелся готовый ответ: нищета — это позорное наследие колониализма. Но как тогда чрезмерное богатство других с тем же цветом кожи?

“Ловко они все прикрыли”, подумал Вьюгин и тут же вспомнил африканскую поговорку о том, что падаль не утаишь: ее выдает запах и слетающиеся на нее стервятники.

Забор, впрочем, быстро закончился и дальше пошли поля, а больше заросли сухой высокой травы, похожей даже на камыш, отдельные корявые и даже на вид колючие деревья, горбатые коровы с боками, на которых без труда можно было пересчитать ребра. И еще были глинобитные хижины с нахлобученными на них крышами из той желтой травы.

Чтобы окончательно не показаться невежливым, Вьюгин повернулся к соседке и предложил ей скуповатую порцию сведений о себе, где не было ни единого слова правды. Здесь он уже несколько месяцев работает по контракту, преподавая в одной технической школе общеобразовательные предметы. Место он избегал называть, которое вдруг может быть известно собеседнику и может повлечь за собой быстрое разоблачение лжепреподавателя.

— Вы говорите с небольшим акцентом, но не могу понять, с каким, — вполне доброжелательно заметила Дороти, как бы давая понять, что на ее отношение к Алексу это повлиять никак не может. — А откуда вы все-таки?

Говорить правду он не мог, врать не хотел и поэтому избрал третий путь.

— Прошу угадать, — предложил он соседке, как бы давая ей возможность самой выбрать ему родину. Тогда ему останется подтвердить это или опровергнуть.

— Из какой-то скандинавской страны, — решила Дороти. — Я угадала?

— Почти, — со сдержанной скромностью заметил Вьюгин. — В том же регионе. Для многих это одно и тоже.

— Тогда Финляндия, страна озер, — обрадовалась, знающая географию Дороти. — А как у вас приветствуют друг друга по утрам?

Вопрос не застал Вьюгина врасплох. Дело в том, что артполк неполного состава, о котором он говорил Ляхову, стоял рядом с карельским городком Салми, поэтому набор финских фраз у Вьюгина всегда был под рукой и даже мало уменьшился с годами.

— Хювя хуомента! — так звучит у нас “доброе утро”, — с доброжелательной готовностью поведал он и заслужил улыбку.

Дороти, в свою очередь, поделилась с Вьюгиным своими планами поездок по Африке, когда приедет ее мама, которую она ожидает уже на этой неделе.

Они приехали на место после полудня и по дороге раза два видели стада газелей, один раз перед автобусом перебегала стая павианов и самцы свирепо скалили зубы, оглядываясь. В другом месте вдали была видна группа страусов. Таким образом, какая-то часть местной фауны дала себя обнаружить. Видимо, здесь рядом находился заповедник.

Туристский центр состоял из ряда деревянных домиков, а питаться приезжие должны были в самом большом, где еще оказался бар, танцевальный зал и комната для игр.

Селили всех по два и три человека, мест всем хватало, поэтому немногим туристам-одиночкам была предоставлена возможность продолжать наслаждаться своим одиночеством. Так как расселение производилось по половому принципу, за исключением супружеских пар, то Дороти Вьюгин из виду потерял, но был уверен, что не надолго. В отведенной ему маленькой комнатке с одним окном было душновато, но это ведь была Африка. Вьюгин вспомнил вычитанную откуда-то и утешительную для себя истину, что человек думающий, легко переносит одиночество, так как ему не мешают его мысли, тогда как тупица страшится остаться наедине со своей тупостью, поэтому постоянно стремится к общению.

После обеда все приехавшие, ведомые все тем же африканцем-экскурсоводом, оказались на берегу широкой Лунгази. Берега ее там, где начинались пороги, уже были скалистыми. После того, как здесь стали появляться первые туристы со своми фото и кинокамерами, здешние утесы на берегах уже не напрасно взывали полюбоваться их дикой красотой, которая до этого оставалась обидно невостребованной. Местные жители, скорее всего, были так же равнодушны к живописности этих береговых скал и речных порогов, как и главные здешние обитатели: бегемоты и крокодилы. А появившиеся здесь в начале прошлого века миссионеры, были слишком озабочены спасением душ “этих бедных дикарей”, чтобы предаваться разнеженной идиллии на берегах Лунгази. Теперь же автобус с туристами являлся сюда с обнадеживающей регулярностью и перерывы допускались только в разгар дождливого сезона. Поток туристов полностью никогда не иссякал и большей частью это были европейцы и американцы, со значительным вкраплением в последние годы вездесущих японцев с их почти патологической любознательностью.