Люсинда Райли - Сестра ветра

– А его дети?

– Хорст женился на Астрид, которая была на пятнадцать лет моложе. Всю свою жизнь они прожили здесь, во Фроскехасет. У них был сын, которого они назвали Йенсом, в честь дедушки. Впрочем, в семье его почему-то все звали Пипом.

– И что с ним стало? – спросила я, немного смутившись после того, как глянула на генеалогическое древо.

– Тяжелая история. Я бы даже сказал, душераздирающая. А вам, Алли, сегодня нездоровится. Быть может, отложим наш разговор на эту тему до другого раза, как думаете?

– Никакого другого раза! – твердо отрезала я.

– Ладно. Тогда слушайте. Йенс-младший тоже был талантливым музыкантом и отправился учиться в Лейпциг, как когда-то, много лет тому назад, и его дед. Но на дворе был уже 1936 год, и мир сильно поменялся…

Пип

Лейпциг, Германия

Ноябрь 1936 года 38

Йенс Хорст Халворсен, более известный как Пип, прозвище, которое ему дали родные, когда он был еще в утробе матери, не спеша шел по улице в направлении величественного здания из светлого камня, в котором размещалась Лейпцигская консерватория. Утром должен состояться мастер-класс для студентов, который будет проводить сам Герман Абендрот, прославленный дирижер, руководитель Лейпцигского оркестра Гевендхауза. Пип пребывал в радостном предвкушении предстоящего события. Два с половиной года тому назад он приехал в Лейпциг, оставив родной город, провинциальный Берген, с его очень замкнутым и сравнительно небольшим музыкальным мирком. А здесь перед Пипом открылся совершенно иной мир, полный самых разных творческих и личных контактов.

Вместо – да! – красивой, но, на слух Пипа, немного старомодной музыки Грига, Шумана, Брамса, которую он постоянно, с самого раннего детства, слушал вместе со своим отцом Хорстом, в стенах консерватории Пип очень скоро приобщился к музыке своих современников, композиторов, которые продолжали творить и сегодня. Особенно его увлекал Рахманинов. Два года тому назад в Америке впервые прозвучала его виртуозная Рапсодия на тему Паганини, сразу же ставшая одним из самых любимых произведений Пипа. Музыка Рахманинова даже вдохновила его начать писать собственную музыку. И вот сейчас, неспешно вышагивая по широким улицам Лейпцига, Пип негромко насвистывал под нос мелодию своей будущей пьесы. Занятия композицией, игра на фортепьяно не только разбудили его творческое воображение, но и приобщили к современным музыкальным идеям. Наряду с восхищавшей его музыкой Рахманинова Пип, как говорится, «запал» и на «Весну священную» Стравинского, дерзкую, ультрасовременную музыку, будоражащую воображение и вызывающую ожесточенные споры. Хотя премьера «Весны священной» состоялась в Париже в 1913 году, но и сегодня, спустя более двадцати лет, его отец, талантливый, высококвалифицированный виолончелист, клеймил музыку Стравинского, называл ее не иначе как «непристойной» и «бесстыдной».

Пип шел и не переставал думать еще об одной любви всей его жизни, о своей ненаглядной Карин. Она стала для него самой настоящей музой, вдохновляющей на постоянное самоусовершенствование. Когда-нибудь он напишет концерт и посвятит его ей.

Они познакомились на концерте в зале Гевендхауз холодным октябрьским вечером год тому назад. Пип только-только приступил к занятиям на втором курсе консерватории, а Карин была первокурсницей. В фойе, в ожидании того момента, когда они смогут занять свои места в последних рядах партера, Карин случайно обронила на пол шерстяную перчатку. Пип поднял ее и отдал владелице. В этот миг их глаза встретились, и с тех самых пор они неразлучны.

Карин, такая экзотическая смесь французских и русских корней, выросла в сугубо богемной среде Парижа. Ее отец – довольно известный французский скульптор, мама – успешная оперная дива. Собственная творческая индивидуальность Карин проявилась в игре на гобое. Она была в числе немногих девушек, которые обучались в консерватории игре на этом инструменте. Черные блестящие волосы, напоминающие своим блеском шерсть пантеры, сверкающие, глубоко посаженные карие глаза, высокие скулы, необыкновенно белая кожа, не тронутая загаром даже в самый разгар лета и напоминающая Пипу снега родной Норвегии, – вот такова была Карин с лица. И одевалась она тоже в особом стиле. Никаких обычных женских побрякушек и бантиков. Карин предпочитала щеголять в брюках и артистических смокингах или во фраках. Однако этот сугубо мужской гардероб лишь еще больше подчеркивал ее и без того броскую и яркую красоту. Единственным заметным недостатком во внешности Карин, на который она постоянно жаловалась, был большой нос, явно унаследованный от отца-еврея. Но Пипу было наплевать на ее нос, пусть бы он даже был таким же огромным, как у Пиноккио. Для него Карин была само совершенство, идеальная во всех отношениях женщина.

Они уже не раз обсуждали свое совместное будущее. Конечно, они постараются после окончания консерватории найти себе работу в каком-нибудь симфоническом оркестре здесь, в Европе. Накопят немного денег и рванут в Америку, где начнут новую жизнь. Собственно, об Америке больше мечтала Карин, чем Пип. Тот был бы счастлив везде, где угодно, только бы рядом с ним была его Карин. Однако он хорошо понимал, почему любимая так жаждет поскорее уехать в Америку. В Германии с каждым днем ширилась и набирала обороты антисемитская кампания, развязанная нацистской партией. Антисемитизм все откровеннее давал о себе знать не только в столице, но и в других регионах страны. Евреев уже преследовали повсеместно, им угрожали открыто и безнаказанно.

К счастью, бургомистр Лейпцига, Карл Фридрих Герделер, был ярым противником нацистской идеологии. Каждый день Пип убеждал Карин, что здесь, в Лейпциге, с ней не случится ничего дурного. Да и он ведь рядом, защитит, в случае чего. Тем более когда они поженятся и она возьмет его норвежскую фамилию вместо довольно провоцирующей фамилии Розенблюм, тогда и вообще никто и ничего не заподозрит. По поводу же ее фамилии Пип всякий раз, когда у них заходил разговор о будущем, шутил, дословно переводя ее: «Хотя ты у меня прекрасная роза в цвету, но фамилию все же придется менять».

Но сегодня, в такое солнечное и прекрасное утро, все эти напряженные разговоры о нацистских угрозах казались несущественными и очень сильно преувеличенными. Несмотря на то что было уже довольно холодно, Пип все же решил прогуляться пешком, а не ехать в консерваторию на трамвае. Такая приятная во всех отношениях двадцатиминутная прогулка от его квартиры, которую он снимал на Йоханштрассе. Конечно, город сильно вырос по сравнению с тем временем, когда здесь бывал его отец. Хотя большую часть своей жизни Хорст Халворсен безвылазно провел в Бергене, но ведь когда-то он тоже наезжал в Лейпциг. И эта своеобразная семейная традиция усиливала у Пипа чувство сопричастности к здешней жизни и к самому городу.