Виктория Хислоп - Возвращение

По прошествии времени пришли стражники, чтобы оттащить его тело. Им было не впервой. А укоротить шнур руки как-то не доходили.

– Что ж, – проговорил профессор, натягивая на голову круглую шапку, лежавшую поверх формы, – думаю, пора приниматься за дело.

Его лихому задору на секунду невозможно стало сопротивляться.

– Видишь это? – спросил он, указывая на свою шапку. Нанесенная на нее буква «Т» означала «Trabajos Forzados» , то есть «принудительные работы». Это была метка раба.

– Да, – ответил Антонио. – Вижу.

– Они могут закабалить мое тело, – провозгласил профессор, – но мой дух – только мой.

Каждому требовалась причина для того, чтобы выжить, и этот старик, казалось, нашел свою.

Сейчас в комнате никого уже не осталось. Несмотря на пустые желудки, им придется сегодня работать. До наступления темноты оставалось два часа, их кабальники не собирались терять их впустую.

Новоприбывшие двинулись цепочкой через густой лес и спустя некоторое время добрались до границ стройплощадки. Выйдя на расчищенный участок громадных размеров, они оказались потрясены самим масштабом увиденного.

Тысячи тысяч человек работали группами. Вся их масса двигалась непрерывно, организованно, упорядоченно; было ясно, что люди заняты каким-то неотступным титаническим бесконечным делом. Двигаясь в одном направлении, они несли груз, а потом возвращались с пустыми руками за следующим, словно муравьи, шныряющие взад-вперед по муравейнику.

Группу Антонио отвели к огромному открытому склону скалы. На первый взгляд могло показаться, будто им поручили в буквальном смысле слова перенести гору. Грохот стоял оглушительный. Порой изнутри доносился раскатистый шум. Стало ясно, чего от них ожидают. В этой массивной скале проделывалась гигантская дыра. Любые приказы терялись во встретившей их какофонии. Перед ними лежали груды камней. Несколько мужчин орудовали киркомотыгами, стараясь их расколоть. Ошметки летели во все стороны. Остальные работники поднимали куски породы голыми руками и несли их прочь. Постоянно слышались выкрики приказов, то и дело раздавались нагоняи, часто мелькал занесенный для удара хлыст. Это был сущий ад.

Надежды Антонио на то, что, работая на открытом воздухе, они смогут хоть изредка видеть небо, быстро рухнули. Воздух был мутным от пыли. Развеялась даже иллюзия свободы, которой их сегодня подразнили. Одной рукой фашисты давали, другой – забирали.

Пока Антонио строил усыпальницу Франко, Конча Рамирес так и управляла «Эль Баррил», твердо вознамерившись удержать на плаву семейное дело. Как и на всяком, кто оказался в ходе войны на стороне проигравших, на ней лежало клеймо позора: ее муж и сын сидели в тюрьме. Жандармы не давали Конче спокойной жизни, а кафе и квартиру часто и с пристрастием обыскивали. Это была в чистом виде тактика запугивания, но ей нечего было им противопоставить. Многие в ее положении обнаруживали, что их детей брали только на самую низкооплачиваемую работу, а некоторых других, тех, кто попытался вернуться домой после боев за Республику, так и вовсе немедленно бросали в тюрьму. В том месяце расстреляли одного из братьев Пакиты.

Как-то в четверг, через несколько месяцев после того, как Франко объявил о своей победе, Конча находилась в кафе на кухне, когда услышала звук открываемой входной двери. Обеденное время в тот день выдалось суматошным.

«Припозднившийся посетитель, – с раздражением подумала она. – Надеюсь, из съестного ничего заказывать не будут».

Она поспешила в бар, чтобы сообщить запоздавшему, что обеды она больше не подает, и… остановилась как вкопанная. Попыталась выдавить хоть что-то, окликнуть его по имени, но слова застряли в горле. Во рту пересохло.

Несмотря на глубоко запавшие глаза и непривычную сутулость, этого человека она тут же узнала бы в толпе сотен тысяч других.

– Пабло, – беззвучно прошептала она.

Это он стоял там, ухватившись одной рукой за спинку стула. Ни говорить, ни двигаться он был не в состоянии. Все его силы, вся воля до последней капли ушли на то, чтобы добраться до дома. Конча пересекла зал и заключила мужа в объятия.

– Пабло, – прошептала она. – Ты вернулся. Глазам своим не верю…

Это была чистая правда. Внезапно Конча Рамирес перестала доверять своим собственным чувствам. Неужто эта бледная тень – ее муж? На мгновение она засомневалась: то хрупкое полупрозрачное создание, которое она держит в своих объятиях, – настоящее оно или всего лишь плод ее фантазий? Может, смертный приговор Пабло все-таки привели в исполнение и ей явился его дух? В ее воображении все представлялось возможным.

Его молчание вызывало беспокойство.

– Скажи мне, что это ты, – настаивала она.

Постаревший мужчина уже опустился на стул. Он так ослаб от голода и был так истощен, что ноги его больше не держали. Поймав взгляд жены своими слезящимися глазами, он впервые за все это время заговорил:

– Да, Конча. Это я, Пабло.

И вот тогда, держа его руки в своих, она расплакалась. Женщина покачивала головой из стороны в сторону, не веря в происходящее.

Они просидели так целый час. В кафе никто не заглядывал – было «мертвое» время.

Наконец супруги поднялись, и Конча отвела мужа в их спальню. Пабло неловко опустился на край кровати слева. Его половина так долго пустовала. Жена помогла ему раздеться, стянув потрепанную одежду, висевшую на нем мешком, и постаралась скрыть оторопь, которая ее взяла при виде исхудавшего тела. Оно изменилось до неузнаваемости. Она отвернула покрывало и помогла мужу устроиться в постели. Непривычная прохлада простыней пробрала его до костей. Конча тоже забралась в кровать и обняла мужа, делясь с ним теплом своего тела, пока ему не стало почти жарко. Так они и спали, долго-долго, переплетясь худенькими телами, как две ветви одной лозы. В кафе внизу заходили и выходили люди, озадаченные и немного обеспокоенные отсутствием Кончи.

Об Антонио и Мерседес Пабло спросил, только когда проснулся. Конче, которая страшилась этого момента, пришлось сказать все, что ей было известно: Антонио сейчас в тюрьме, а от Мерседес ни слуху ни духу.

В тот же самый день они попытались сообразить, почему Пабло все-таки освободили. Вот так, ни с того ни с сего. Однажды вечером после очередного зачитывания списка смертников его отозвали в сторону и сообщили, что завтра он тоже покинет стены тюрьмы. «Что за жуткая шутка?» – гадал он, а сердце его заходилось от смертельного ужаса. Он не осмелился задать вопросов, опасаясь, что любые слова с его стороны могут поставить помилование под угрозу.

Получив справку об освобождении, он направился обратно в Гранаду. Добирался частью на попутных грузовиках, частью пешком. Дорога заняла три дня. И все это время он ломал голову: почему именно он?