Виктория Хислоп - Возвращение

Выборы состоялись в феврале 1936 года, и в целом по стране большинство голосов получили социалисты. В Гранаде дела обстояли не так просто. Победу одержала партия правых, но после предъявления им обвинений в запугивании и нарушении закона результаты выборов были аннулированы. За этим последовали столкновения между сторонниками правых и членами профсоюзов, противостояние между партиями усилилось. В Гранаде грабили церкви, громили издательства, сожгли театр. По реакции Игнасио можно было подумать, что спичку Эмилио бросил лично.

Конча пыталась усмирить бурю, разразившуюся под ее собственной крышей, но ситуация что внутри дома, что за его пределами и не думала исправляться. Тем летом череда некоторых событий привела к всплеску насилия по всей стране. После того как четверо фашистов застрелили лейтенанта полиции у его дома в Мадриде, в отместку был убит лидер правых, монархист Кальво Сотело. У столичного кладбища, где их похороны проходили одновременно, завязалась перестрелка между фашистами и полицейскими силами безопасности в лице штурмовых гвардейцев, в ходе которой четверо человек погибло. Политическая обстановка накалялась, напряжение росло.

Все мысли Мерседес были поглощены ее следующим выступлением, она считала дни до ближайшей встречи с Хавьером. Теперь, когда она закончила школу, они могли выступать чаще, особенно если учесть, сколько они получали приглашений, но Пабло был не готов оставлять «Эль Баррил» дольше чем на несколько дней в месяц. Она перестала замечать все увеличивающуюся пропасть между братьями, не имела ни малейшего представления об охвативших всю страну волнениях. В июле ее ждала череда выступлений в Кадисе, и Мерседес была занята разучиванием новых шагов: она каждый день проводила долгие часы в тесной компании Марии Родригес, охваченная греющим душу предвкушением новой встречи с Хавьером где-то через неделю.

Оставаясь у себя в комнате одна, Мерседес разглядывала фотографию своего гитариста, прислоненную к прикроватной лампе. Его крепкие скулы и копна прямых блестящих волос – тонкая прядка упала на глаз – с каждым разом казались ей все красивее. Камера так точно поймала его прямой взгляд, что сила, сквозившая в этих улыбающихся глазах, проникала в самую глубину ее существа.

Тем временем остальные члены ее семьи наблюдали, как собирается буря. Они слышали раскаты грома, но ни один из них и представить не мог масштабы надвигающегося бедствия.

Семнадцатое июля в Гранаде выдалось обычным летним днем. Стояла палящая жара. Ставни были опущены, отрезая доступ в помещения зною, свету и пыли. В воздухе чувствовалось оцепенение. Никто не знал, куда себя деть.

Конча с Мерседес сидели в тени под навесом кафе.

– На улице даже жарче, чем внутри, – заметила сеньора Рамирес. – Этот ветерок совсем не освежает.

– Жара такая, что даже рукой пошевелить сил нет, – отозвалась Мерседес. – Пойду прилягу.

Мерседес встала, и ее мать заметила, что платье дочери пропиталось потом и теперь просвечивает. Она тоже поднялась и составила их стаканы на поднос. Посетителей не было. Площадь словно вымерла; даже листва на деревьях, волнуемая ветерком, потрескивала как-то вяло – раскаленный воздух так ее высушил, что она уже начала опадать.

Город погрузился в сиесту, словно в кому. В тот вечер Мерседес пребывала в полубессознательном состоянии часу до седьмого вечера, когда столбик термометра упал впервые с полудня. Даже для местных жителей жара оказалась запредельной. В душном забытье ей привиделся явственный сон, в котором они с Хавьером танцевали внизу, в баре. Проснувшись, она с горечью вспомнила, что он находится за сотню километров от нее, в Малаге.

На следующий день каждый посетитель, заглянувший в «Эль Баррил», приносил с собой свою версию слухов о том, что через пролив, в Северной Африке, происходили какие-то военные действия. Возникла некоторая путаница со временем: в одной радиопередаче говорилось одно, в другой – совершенно иное, но вскоре открылась вся правда. Группа армейских генералов восстала против правительства и готовит государственный переворот.

Под командованием генерала Франсиско Франко силы африканской армии, состоящей из иностранных легионеров и подразделений марокканских наемников, была переброшена через Гибралтар из испанского Марокко на территорию Испании. Как только они высадились, генералы армейских гарнизонов по всей стране должны были поднять мятеж и объявить в своих городах военное положение.

Гранада плавилась в сорокаградусной жаре; булыжники мостовых обжигали ступни даже через кожаные подошвы, а горы растворились в мерцающей дымке. В то утро местная газета «Эль Идеаль» разместила на своей передовице сообщение, гласящее, что редакция не в состоянии осветить новости общего характера «по причинам, от нас не зависящим».

Пабло находился в кафе и был крайне взбудоражен.

– Дела плохи, Конча, как пить дать плохи, – сказал он, кивнув на заголовок.

– Не выдумывай на пустом месте, чего нет, Пабло. Наверное, забастовка какая-нибудь случилась или что-то вроде того. Правительство устоит. Не переживай ты так, – увещевала она мужа, но его было не переубедить.

Беспокойство Пабло имело под собой основания, и они оба это отлично понимали. Заверениям правительства в том, что на материке, несмотря на военный пронунсиаменто [55]в Марокко, все останется без изменений, супруги не верили.

Такие утверждения вроде как противоречили слухам о том, что некий генерал Кейпо де Льяно взял на себя командование гарнизоном в Севилье и всего лишь с сотней солдат быстро захватил город.

– Ну и как они могут нам говорить, что все в порядке? – вопрошал Пабло окружающих, ни к кому конкретно не адресуясь.

Как это происходило и во многих других городах, жители Гранады чувствовали себя незащищенными. Люди требовали от правительства раздать им оружие, но, ко всеобщему беспокойству, премьер-министр Касарес Кирога запретил выдачу оружия населению и твердо стоял на том, что произошедшее в Севилье никак не отразится на других регионах страны. Он утверждал, что повсюду, кроме Севильи, армия остается преданной правительству.

На другой радиоволне генерал Кейпо де Льяно выкрикивал победные лозунги. «Если не считать Мадрид и Барселону, – восторженно сообщал он, – вся Испания находится сейчас в руках националистических войск». Ни одно из этих противоречащих друг другу уверений не соответствовало истине, и население Испании пребывало в совершеннейшей растерянности.

Гранаду охватила серьезная тревога. Ходили слухи, что в Севилье с теми, кто выступал против власти военных, расправлялись с особой жестокостью; тысячи других подвергались незаконным задержаниям. Неожиданно оказалось, что соседи, которые вроде бы поддерживали Республику, ополчились на нее. Уже утром восемнадцатого июля Пабло с Кончей почувствовали это по изменившейся обстановке в кафе. Посетители не знали, можно ли доверять друг другу, да и Пабло с Кончей тоже. Они потеряли твердую почву под ногами.