Виктория Хислоп - Возвращение

– Простых жителей Мадрида, разумеется! Женщин и детей, которых снаряды разрывают на куски. В чем они провинились?

– А что ты тогда скажешь о пленных? Едва ли они свою смерть заслужили, согласен? Так что не рассказывай мне о невиновности! Нет ее на свете!

Игнасио стукнул по столу кулаком. Он имел в виду казни тысяч заключенных в тюрьмы националистов, которые состоялись в первой половине ноября. Мадрид был городом, где смешивались различные политические симпатии: жили там и республиканцы, и националисты, и когда произошел военный переворот, многие националисты оказались в ловушке городских стен и были вынуждены скрываться. Но их все равно находили и бросали за решетку. Когда в начале ноября все указывало на то, что националистская армия вот-вот займет Мадрид, появилась серьезная обеспокоенность тем, что армейские офицеры, сидевшие в тюрьмах, смогут пополнить войска противника. Чтобы не допустить этого, несколько тысяч заключенных вывезли за город и хладнокровно расстреляли охранники-республиканцы, которые рвались присоединиться к защитникам столицы.

Пабло нечего было возразить. Даже самые ярые сторонники Республики стыдились произошедшего. Он вышел из комнаты. Иногда проще уйти, чем спорить с сыном. Пусть они совершенно расходились во мнениях, последние слова Игнасио были не так уж далеки от правды. В этом противостоянии подчас тяжело было найти того, на ком не лежало бы совсем никакой вины.

Всепоглощающий страх и не думал оставлять Гранаду. В один декабрьский день, когда темнеть на улицах начинало немногим позже полудня, а булыжники мостовой в свете уличных фонарей поблескивали точно металл, в бар вошли двое солдат-националистов. На этот раз им не пришлось колотить по стеклу в двери. Бар был открыт и все еще полон посетителей, зашедших выпить кофе после обеда.

– Мы бы хотели осмотреться, – известил один из солдат Пабло слишком уж приветливо.

Хозяин кафе не стал им препятствовать, зная, что любое вмешательство только вызовет у них ненужную агрессию.

За стойкой располагалась крохотная кухонька, а немного в стороне – кабинетик размером с кладовку, где Пабло составлял заказы и вел сумбурные записи учета прихода и расхода продуктов. Помимо письменного стола, там стоял старый деревянный комод, из которого еще до того, как его принялись потрошить фашистские вандалы, сыпались во все стороны бумаги. Солдаты вывернули все ящики, вываливая на пол все содержимое комода, но не удосуживаясь при этом прочитать хотя бы один листочек. Они вели себя как дети: ухмылялись друг другу, ввергая комнату во все больший беспорядок, и подбрасывали в воздух бумаги, ловя удовольствие от того, как они, кружа будто снежинки в метель, планировали на пол. Словно в игру играли. Счета за хлеб и ветчину их ни в малейшей степени не интересовали.

Пабло стоял за стойкой, продолжая обслуживать клиентов.

– Не беспокойся, – храбрясь, сказал он жене. – Потом приберемся. Скрывать нам нечего. Уверен, они скоро уйдут.

Конча с видом занятым и непринужденным аккуратно нарезала огромный кусок сыра манчего [59] Манчего – твердый испанский сыр из овечьего молока. тонкими ломтиками, раскладывая их с куда большей тщательностью, чем обычно. Однако внутри у нее все сжималось от страха. Она мысленно согласилась с Пабло: лучше всего держаться с полнейшим простодушием.

Посетители продолжали пить и негромко разговаривать, но в воздухе повисло ощутимое напряжение. Жители Гранады уже привыкли к подобным вторжениям, и пусть раскованные беседы в такой обстановке давались им с трудом, они упорно цеплялись за привычные действия, из которых складывалась их жизнь, – старались, например, хотя бы раз в день зайти в кафе или бар.

На самом деле незваные гости заявились сюда вовсе не с обыском. Как только все поверхности в служившем кабинетом закутке покрылись белыми листами, они сосредоточили свое внимание на истинной цели своего прихода. А интересовал их радиоприемник. Все остальное было для отвода глаз. С торжествующим лицом тот из двоих, кто был повыше, потянулся к ручке регулировки звука, повернул его и сделал шаг назад. Приемник даже не пришлось настраивать. Он уже поймал волну, и комнатка наполнилась голосом. Это, вне всякого сомнения, была частота коммунистической радиостанции, которая регулярно выходила в эфир с последними сводками событий, происходящих по всей стране. Он увеличил громкость, и звук распространился за пределы комнатенки. В кафе тот из них, кто был помоложе, вернулся с явной ухмылкой на лице. Теперь радио вопило на всю мощь. Пабло с Кончей тотчас же бросили свои дела и, будучи под прикрытием барной стойки, переплели руки. Все взгляды устремились на фашистов, которые стояли совершенно спокойно, скрестив на груди руки.

Конча всегда слушала радио глубокой ночью, когда Пабло заканчивал вытряхивать оставшиеся пепельницы и мыть стаканы и все в семье, кроме нее, спали.

Старший по званию прочистил горло. Ему придется постараться, чтобы перекрыть звук радио. Конча прекратила судорожно сжимать руку мужа и слегка подалась вперед. Она испортит этой парочке удовольствие и не даст им учинить здесь допрос. Сейчас сама во всем признается, нечего у людей время отнимать. Однако поступить таким образом оказалось не так просто. Она почувствовала, как муж обхватил ее предплечье. Спустя мгновение он почти грубо оттолкнул ее в сторону и вышел вперед, практически заслонив ее от солдат.

У нее была какая-то доля секунды, чтобы помешать ему, но тот момент Конча уже упустила. Пабло протянул запястья, на них защелкнулись наручники, и его тут же вывели на улицу. Поймав взгляд мужа, она не посмела и рта раскрыть. Все по нему поняла. Начни она защищать Пабло, заберут не только его, но и ее в придачу. А так арестуют только одного.

Ее терзало чувство вины, но, благодаря тому что Конча впала после пережитого потрясения в какое-то полусонное состояние, она смогла-таки справиться со всеми своими дневными заботами.

Мерседес вошла в кафе где-то через час после того, как ее отца увели солдаты. Все утро она провела с Пакитой и ее матерью, помогая им разложить вещи в новой квартире. Дом ее подруги в Альбайсине пострадал во время летних бомбежек, и оставаться в нем было небезопасно, поэтому им пришлось подыскать себе другое жилье. Впервые за долгое время Мерседес хотелось танцевать, и она надеялась застать дома Антонио. Он худо-бедно мог вывести какую-нибудь мелодию на гитаре, а ее желание было настолько сильным, что она закроет глаза на то, что он – скверная замена Хавьеру или Эмилио.

Конча была в кабинете, где заканчивала собирать разбросанные повсюду бумаги, когда пришла дочь. Мерседес сразу поняла: произошло что-то худое. Она не видела мать такой бледной с той самой ночи, когда арестовали Эмилио. Тут подошел вернувшийся из школы Антонио, и Конча спокойным голосом рассказала детям о том, что произошло. Те совершенно растерялись, но сделать ничего не могли.