Виктория Хислоп - Возвращение

Он еще сможет насладиться детством, но не сейчас. Слишком жуткая бы вышла игра среди трупов.

– Нет, Хави, не сейчас, – раздраженно бросила Мануэла, беря сына на руки.

– Мы еще вернемся на море и поиграем, – сказала Мерседес. – Обещаю.

В тот день, когда даже маячивший вдалеке силуэт птицы вызывал в ней только ужас, будоража воспоминания о самолетах, перестрелявших так многих из их колонны, у нее была только одна цель – добраться до Альмерии. Она снова задумалась о Хавьере. Мысли о любимом поддерживали ее все эти последние километры, но, чтобы отыскать его, ей требовался новый план.

Некоторые так и не дошли до Альмерии: частью это были раненые, упавшие замертво прямо на дороге, а частью те, кто сам наложил на себя руки. На глаза тем, кто, как и Мерседес, постепенно сместился к концу колонны, то и дело попадались тела застрелившихся и повесившихся на деревьях. Они прошли уже так много, но отчаяние их все-таки нагнало. Мануэле не единожды приходилось прикрывать Хави глаза.

Добравшись до Альмерии и завидев ее здания, обещавшие пристанище, Мерседес едва не зарыдала от облегчения. Они все проделали длинный путь, и это стоило отпраздновать, поэтому первым делом она подумала, чего бы поесть. Девушка грезила о свежем хлебе.

На многих накатила неимоверная усталость. Спать на улицах Альмерии казалось куда безопаснее, чем на открытой, ничем не защищенной дороге, а тротуары рисовались мягкими матрасами после недели, проведенной на неровной каменистой почве. Большинство, исполнившись благодарности, целыми семьями так и оседали на землю, кто-то дремал прямо среди бела дня под защитой окружающих их зданий, словно в уютной комнате.

Как только они вошли в город, Мерседес с Мануэлой тут же встали в очередь за хлебом.

– Почему ты не вернешься в Гранаду к своей семье? – спросила Мануэла, пока они стояли вместе в очереди. – Мы с Хави не хотели бы с тобой расставаться, но, если бы нам было куда податься, мы бы не раздумывали. Ты не обязана здесь оставаться.

Мерседес не хотела возвращаться в Гранаду. Там ей грозила куда большая опасность. Ее семья сейчас была все равно что меченой. Да и Хавьера в Гранаде не было – последний довод оказался решающим. Ее единственным шансом выжить было держаться вдали от родного города, а единственным шансом стать счастливой – отыскать любимого. Все указывало на то, что он вполне мог остаться в живых. Хавьер был моложе и выносливее большинства окружавших ее людей. Если они смогли сбежать из Малаги, неужто ему не удалось?

– Половины моей семьи уже нет в Гранаде, – напомнила Мануэле Мерседес, – а мне нельзя бросать поиски Хавьера. Если я сейчас перестану его разыскивать, потом уже ни за что не отыщу, верно?

Хави царапал землю прутиком, вычерчивая в пыли зигзаги и не обращая никакого внимания на ведущийся между двумя женщинами разговор. Мерседес опустила взгляд на темную макушку мальчонки и погладила его по волосам. Сверху она могла разглядеть только его длинные ресницы и носик-пуговку. Девушка подняла ребенка на руки и погладила по мягкой щечке. Даже после стольких дней без купания детская кожа оставалась приятной на ощупь. Держать его на руках было для нее ни с чем не сравнимым удовольствием.

– Ты ведь знаешь, что мы всегда будем тебе рады, знаешь?

– Знаю, знаю…

Ей не хотелось показаться грубой, но ее единственным желанием сейчас было найти Хавьера. Женщине, чье бездыханное тело свисало с дерева у дороги в нескольких милях от Альмерии, не к чему было больше стремиться. А Мерседес – было к чему.

Как только девушка помогла Мануэле и Хави устроиться в безопасности глубокой дверной ниши заколоченного магазина, где они все смогут провести хотя бы ближайшую ночь, она отправилась на разведку.

Мерседес то и дело останавливала прохожих и интересовалась, не встречался ли им Хавьер: его фотография доставалась из кармана, наверное, раз сто. Она наткнулась на пару человек, которым показалось, будто они его видели. Гитарист был хорошо известен в Малаге и нашлись те, кто был уверен, что видели его мельком перед тем, как сбежать, но с тех пор он им на глаза не попадался. На какое-то мгновение ее окрылила надежда: кто-то любезно сообщил, что только что видел мужчину с гитарой. Мерседес поспешила в указанном направлении и вскоре увидела спину человека, которого ей описали. У нее екнуло сердце. Заметив стройную фигуру мужчины с потрепанным гитарным футляром, она ускорила шаг. Мерседес окликнула его, он обернулся. Тогда она поняла, что этот мужчина не имеет ни малейшего сходства с Хавьером. Она стояла лицом к лицу с мужчиной за пятьдесят. Девушка извинилась, и он пошел дальше. Ее душили слезы разочарования.

Мерседес вернулась к своим спутникам той же дорогой. Из имеющихся скудных пожитков они обустроили себе уютный, открытый спереди домик. Хави уже спал, растянувшись на коленях у матери. Мануэла дремала, откинув голову на деревянную дверную раму. Они выглядели такими безмятежными.

Мерседес побрела дальше – посмотреть, не удастся ли все-таки раздобыть им какой-нибудь еды. Встала в две очереди сразу, но, когда их отстояла, ее постигло разочарование: продукты закончились. Третья попытка увенчалась победой в виде нескольких граммов чечевицы.

Когда-то Альмерия была красивым городом, но в тот день Мерседес слишком устала, чтобы глазеть по сторонам, и совершенно не разбирала, какой дорогой шла. К тому времени, как она отстояла во всех очередях, девушка потеряла счет времени: пасмурное послеполуденное небо – скверный подсказчик. Она отсутствовала, может, с пару часов.

Пустившись в обратный путь в сторону центра, Мерседес услышала далекий вой сирены, вскоре после этого глухой удар взрыва, а потом еще один, на этот раз ближе. Над головой пролетел, блестя серебром, самолет. Неужели здесь будет твориться то же самое? Их безопасная гавань пробыла таковой всего ничего.

Приблизившись к главной площади, она почувствовала запах гари и царившее в толпе смятение, а повернув за угол, поняла, что движется против потока, точно как в тот день, когда повстречала покинувшую Малагу процессию. На этот раз ей придется продираться через людскую массу. Ее охватила паника. Она не испытывала такого страха с тех пор, как покинула Гранаду. Ей было даже страшнее, чем во время бомбежки. Бегущие люди отпихивали девушку назад, но она пробивала себе дорогу, двигаясь к краю улицы, где можно было встать и дождаться, пока не схлынет давка.

Наконец первая волна миновала, и показались пострадавшие. Одних поддерживали под руки, других несли, многие уже не дышали. Парад был безмолвным и жутким. В конце концов прошли все, за исключением нескольких безнадежно отставших, бредущих с потерянным видом и припорошенных каменной пылью и крошкой; на улицах снова стало тихо. Мерседес заколотило от ужаса. Хотя она уже представила себе, что увидит, когда повернет за угол, боль, которую принесла реальность, не уступила той, что она уже испытала в своем воображении.