Татьяна Виноградова - Непростые истории о самом главном [сборник рассказов]

Нужно было заехать к свекру, попрощаться, оставить ключи. Она подумала и заказала такси — с вещами и пересадками маршрут получался слишком тяжелым.

Водитель попался нормальный, согласился заехать и подождать, сколько нужно. В профессорской квартире была только золовка. Старая дева выслушала Татьяну молча, не перебивая, с непроницаемым выражением на лице. Удивленно подняла брови, услышав о выписке, но комментировать не стала.

Приняла ключи, положила на полочку перед зеркалом. Попрощалась формально, пожелала удачи. Взяла вдруг Танину руку, сжала обеими своими, задержала, вздохнула, заглянула в глаза. Сказала тихо:

— Что, не оправдали мы твоих ожиданий, красавица? Ну что ж, не поминай лихом!

Криво усмехнулась и ушла в комнаты, не дожидаясь возражений. Таня спустилась по лестнице, села в машину, чувствуя, как горит от стыда лицо. Это не было правдой, нет, нет, но всё-таки, в какой-то части…

Водитель-умница ни о чем не спрашивал. Довез до вокзала, помог найти тележку, установил на нее тяжелый чемодан и сумку. Деньги принял, не ломаясь, и тоже пожелал удачи — серьезно, без улыбки. Да, удача ей не помешает в неизвестности впереди. Тридцать лет, старенькиеродители, а из нажитого — диплом, чемодан и жизненный опыт…

Поезд был самый обычный. Те же запахи, звуки, проводники, пассажиры. Будто не было последних десяти лет, и она возвращается домой после сданной успешно сессии. Таня поймала себя на том, что назвала родительский дом домом, и улыбнулась.

Проводница раздала белье, и Таня постелила себе на нижней полке. В натопленном вагоне было полно свободных мест, не то, что в летний сезон. Она дождалась, пока проводница притушит свет, илегла, точно зная, что не уснет до утра. Слишком много мыслей толпилось в голове, как пассажиров на вокзале.

На узкой полке лежать было неудобно, и Таня машинально вытянула в проход из-под подушки правую руку, приятно качающуюся вместе с вагоном.

Заснула она мгновенно, улетела в сумбурный сон. Запомнились только брызги, и ветер, и волны, над которыми она летела низко-низко.

Таня проснулась ранним утром от солнца, бьющего прямо в нос, с мокрыми от слез глазами и счастливой улыбкой, которую не могла стереть с лица весь долгий дорожный день.

Родилась в Гомеле (Беларусь), проживаю в Санкт-Петербурге. Пишу с 2005 года, преимущественно реалистическую прозу. Люди, линии их судеб, узлы взаимоотношений, сияющие печали и горчащие радости, такая сложная жизнь и такая простая смерть — вот темы моих произведений. Связаться со мной и узнать, где можно прочесть еще больше моих рассказов, можно через ВК: https://vk.com/ludkag/

Пустоту невозможно описать: на белом листе бьется, как сердце, курсор.

Даже если вокруг ничего нет — есть я. Я стучу.

Странно входить в свой собственный дом после годового отсутствия. Ничего не изменилось. Но как-то медленно, медленно приходит это понимание — словно из тумана выплывает прошлое, точнее — словно ты сам погружаешься в туман. И все вещи, которых ты касаешься, кажутся ненастоящими, ни в чем не чувствуется тепла, да, ни в чем, даже в объятиях…

— Я ничего здесь не переставляла… Мне предлагали сдать комнату, но мне не хотелось, — сказала мама. — По вечерам я сюда приходила, и разговаривала… вон, с ним…

На кровати дожидался меня мой верный пес — большая плюшевая игрушка — когда-то мне нравилось его обнимать, лохматить, тискать, а сейчас… сейчас я как будто виновата перед ним… мои рисунки, прикрепленные булавками к обоям, мой компьютер — включаю — и удивляюсь обоям на рабочем столе. Ах да, герои сериала, финальная сцена, я расплакалась, когда её смотрела…

— Мам, я привезла фотографии, сейчас покажу.

Вставляю диск в CD-ром. Показываю и рассказываю. В моем голосе звучит какой-то самой мне непонятный задор и энтузиазм:

— Это я на вручении диплома! Сейчас будет классная фотка: мы подбрасываем вверх наши магистерские шапки! Это Лена, а это Леша. Почему обнимает меня? Да он со всеми в обнимку фоткался! Ой, да ладно, мам, вечно ты что-то придумаешь…

Когда никого нет дома, я слоняюсь по комнатам, не зная, чем бы себя занять. Когда никого нет дома, меня тоже нет. Открываю книгу — но после прочтения первых же страниц наваливается жестокая скука — жаль, что не сон, во сне бывают сны. Включаю компьютер — пересмотреть любимый сериал? Когда-то он меня вдохновлял. Его герои преодолевали такие преграды — добивались своих целей: успехов в карьере, славы, любви…

Включаю, но после первой же серии скука возвращается вновь. Скука и что-то еще. Пожалуй, смотреть эту чепуху не только неинтересно, но и даже неприятно.

Позвонить кому-нибудь из друзей? По разу уже обзвонила всех, с некоторыми увиделась. Многие изъявляли желание встретиться еще раз, обещали перезвонить, но ожидание этого перезвона уже затянулось, я бы даже сказала, слишком затянулось — телефон молчал уже который день. Это обыденное молчание жутко раздражало, как когда-то — тогда! — раздражали бесконечные телефонные звонки, особенно перед экзаменами. Я знала все свежие сплетни, я уже вспомнила всех — даже тех, кого почти забыла. Это было интересно, но только в первые дни, потом быстро надоело. Общаться с друзьями из любопытства — не слишком приятно. Любопытство быстро насыщается, а пустота в той части сердца, откуда вынули дружбу, сквозит неприятным холодком.

Надо чем-то заняться до прихода мамы с работы. Быть может, навести порядок в письменном столе? Я выдвигаю верхний ящик. Конспекты — перелистать, что ли? Оживить в памяти лекции, дуракаваляние на переменах, предэкзаменационный мандраж… Где это все осталось? Только во мне, во мне оно записано цветными ручками, а самые важные места отмечены восклицательными знаками на полях. Наброски произведений — тут где-то был даже план романа! — мои заброшенные герои, онемевшие, смотрят печально, как профессиональные нищие в метро, а я прохожу мимо и сажусь в свой вагон — я еду на работу и с работы, я больше не пишу, я их больше не слышу.

Краски — да, я когда-то рисовала, очень плохо, просто копировала картинки из детских книжек, но это приносило мне радость. Я раскрашивала мир в свои цвета, я заполняла пустоту чепухой, но она не сопротивлялась этому с той силой, с какой сопротивлялась умным вещам.

Гора бумаг, приготовленных на выброс, росла.

Иногда какие-то слова хватались за мой взгляд, как утопающий за соломинку, я начинала читать — строки, абзацы, — я слышала свой собственный голос, неуверенный и одновременно дерзкий, голос молодой писательницы, которая думает, что сквозь свои мутные очки она видит все тайны вселенной.

И мыло… откуда тут мыло? Розовое мыло в форме бегемотика. Без упаковки. В следующем ящике я нашла еще два куска мыла — апельсиновое — тоже без упаковки, и «Молоко и мед». «Орифлейм»!