Татьяна Виноградова - Непростые истории о самом главном [сборник рассказов]

Марина. Да-да-да. Марина. Та самая Марина, новость о которой была первой. Первой новостью, которую мне сообщили по моем приезде. Поразительная новость по меркам провинциального города.

Мы познакомились, когда я проходила практику у них в школе. К тому моменту выражение недовольства уже начало проявляться на моем лице. Я не любила школу, и школа платила мне за это тем же. Но я любила то, о чем говорила на уроках. Любила совершенно отдельно от этих унылых кабинетов, от классных журналов, оценок и обязательной внеклассной работы. Поэтому среди учеников были те, кто полюбил меня. Энтузиасты. Те, кто тоже любил свое дело. Еще не начатое — уже любил. Среди них была Марина. Невысокая, коренастая, девушка «крестьянского» типажа, обладавшая изумительным голосом, глубоким, низким и страстным, удивительным для столь юной и простодушно-бесхитростной барышни. Мы жили по соседству и часто возвращались домой вместе. У Марины было две темы для разговора: Киев и «Орифлейм». Киев был её мечтой, а «Орифлейм» — средством достижения этой мечты. Она пыталась продавать косметику каждому, кто возникал на её пути. Вырученные от продаж деньги — тот скудный процент, который полагался ей как дистрибьютеру, Марина откладывала на Киев. Она хотела уехать туда после окончания школы. Там жил парень, которого она любила, там они планировали собрать группу и петь, записываться, раскручиваться.

— Понимаешь… понимаете…

— Давай на «ты» вне уроков…

— Понимаешь, Киев — это город моего сердца. Мечта! А мама не понимает…

Я понимала. Я сама мечтала уехать — в другой город, не в Киев, но смысл был тот же. Я понимала Марину и покупала у неё мыло. Это бы мой взнос в дело осуществления её мечты. Мыло было самым дешевым товаром в орифлеймовском каталоге. Покупать что-то более дорогое я не могла: ведь я копила на собственную мечту.

Марина уехала в Киев даже раньше, чем я в Петербург.

Я ничего не знала о её судьбе целый год.

А теперь я приехала. Анечка — староста класса, в котором я проходила ту самую практику, — тоже жила рядом со мной. Она встретила меня в третий день после приезда. Я не спрашивала её о Марине (да и не помнила я уже о ней), но Анечка поспешила осведомить меня:

— Маринка наша вернулась из Киева. С животиком.

Я сижу и смотрю на кусок мыла в форме бегемотика. Мыло пахнет малиной. Когда я была маленькой, меня ужасно расстроило то, что мыло пахнет так вкусно. Потому что на вкус оно оказалось горьким.

Набираю телефонный номер.

— Здравствуйте, Марину можно?

— Её нет.

— Передайте ей, что звонила Людмила… Люда.

— Хорошо, передам.

Маринина мама растила дочку одна. Помню её по родительскому собранию: удивительно спокойная женщина, похожая на водную гладь, по которой не пробегает даже мелкая рябь, само воплощение тишины, отражение неба.

Звонок. Такой неожиданный, что я вздрагиваю. Я не верила, что она перезвонит.

— Марина?

— Привет! Мама сказала, что ты мне звонила…

— Да, я вот вернулась…

— Я тоже… Ты знаешь, наверное…

— Да, люди постарались уже…

— А ты как?

— Да нормально… магистратуру окончила… работала в разных местах…

— Я тоже… пела в переходе, а зимой торговала в магазинчике одном бижутерией… но с хозяином поругалась — он все, что воровали, из нашей зарплаты высчитывал…

— У меня тоже высчитывали, когда я торговала…

— Тоже торговала?

— А что еще приезжей делать, пусть и с дипломом, но без опыта…

— Я тебе всегда хотела написать, но не знала адреса… написать, что добиваюсь, что борюсь за мечту… а потом… потом Леша меня бросил… беременную уже…

— А я Лешу бросила. Только другого.

— Тоже сволочью оказался?

— Ага. Очень меня любил, расставаться не хотел, да жениться все-таки собирался на дочке директора банка.

Мы замолчали. Каждая взвешивала чужого Лешу на предмет подлости, и каждая находила своего более тяжелым.

— Слушай, что вообще за фигня такая: одни Леши вокруг! — сказала наконец Марина.

— Ну, если сын родится, назови его Людвигом! В честь Бетховена.

— А это мысль!

— А можешь просто назвать — Бетховен: и в честь собаки тоже! Два в одном!

Дом — это там, где понимают твои самые дурацкие шутки.

— Ты пишешь еще?

— Почти нет, а ты поешь?

— Пока нет. Скоро буду осваивать новый репертуар — колыбельные.

Я зашла к Марине в гости через несколько дней. Её мама была дома. Мне было как-то ужасно неловко перед ней, но она осталась такой же спокойной и ровной, как водная гладь, и так же отражала небо. Мы пили чай, что-то вспоминали, смеялись, и вдруг Марина, осторожно встав из-за стола (живот был уже большой), подошла к полке, взяла с неё какой-то яркий буклет и сказала:

— Я снова в «Орифлейме». Хочешь что-нибудь заказать?

Есть такое мыло мечты — оно не смыливается никогда.

Хотя, как и всякое другое мыло, оно все-таки несъедобно.

Всякое бывает… бывают разные дни, случаются разные события… иногда даже хорошие, что, конечно, очень меня удивляет, а после удивления — радует.

Иногда неприятности идут друг за дружкой, таким рядочком — одна, вторая, третья… у них разные лица — у одних постные мины (такие гордо именуют себя Возмездиями), у других — издевательски ухмыляющиеся рожицы (мелкие пакостницы, порой доводящие до белого каления похлеще серьезных проблем).

Когда приходит кто-то из этой компании — больше всего хочется, чтоб он поскорее ушел. Чтобы это существо не стояло над душой, а свалило куда-нибудь подальше. И не возвращалось.

В начале меня уволили с работы. Впрочем, уволили — громкое слово, на работе официально оформлена я не была, поэтому меня просто проинформировали, что «в моих услугах больше не нуждаются». А работа была классная — малоденежная, но ведь не того ищет в жизни прожженный пофигист! — это было славное, тихое, уютное и ненапряжное место, которое я очень любила. Там было просто хорошо. Там бывали люди — но в той пропорции, чтобы не слишком надоедать, там был бесплатный Интернет…

— Слушай, забей ты на эту работу! Найдешь место получше! Там же никакого карьерного роста! И бабки смешные!

— И не по специальности! Ты что ради этого пять лет училась!

Это мои друзья.

Друзья всегда пытаются поддержать — и всегда делают это плохо.

Впрочем, возможно, я просто чересчур тяжелый человек. Меня не удержишь.

— Ты же такая творческая личность! Ты же — пишешь! Ну, отнеси свои рассказы в какое-нибудь издательство! Тебя не могут не напечатать!

Это маленькая Ли. Она очень славная, но вечно мелет чушь. Вроде этой. Или еще хуже:

— Может тебе денег одолжить?

Не надо. Спасибо.

А вслух: Спасибо. Не надо.

И улыбнуться.

Потом сломался компьютер. Взял и сдох, скотина такая. Что-то там сгорело. Мне мастер, конечно, объяснил, что и почему, и я даже глубокомысленно покивала ему в ответ, но, разумеется, ничего не поняла.