Станислав Стратиев - Время собирать виноград

Как я и ожидал, следующей выступила Попова. Пока она вставала и оправляла юбку, успела заявить, что хочет высказаться по вопросу о заботливом отношении к человеку. После того как ты в течение многих лет ежедневно отправляешь на тот свет по три-четыре души, которым не суждено родиться, тебе ли не иметь право говорить о заботливом отношении к человеку. Попова сделала оговорку, мол, кое-кто может подумать, что она заступается за свою подругу; но вопрос этот не личный, он затрагивает судьбу медицинского работника, нашего коллеги товарища Ивановой.

— Караул! — вскрикнула Линда и уже тише произнесла свою излюбленную фразу: — О ужас!

Иванова сползла со стула. А она была не хрупкого телосложения, коли выпихнула однажды Нинова из лаборатории. Все повскакали со своих мест, окружили ее. Притащили носилки.

Вот почему Матея ожидало поражение. Он сам никогда бы не схватился за сердце, изображая приступ стенокардии, который может закончиться инфарктом. Если бы я, скажем, посоветовал ему поступить именно так, он рассмеялся бы мне в лицо. И меня заставил бы рассмеяться. Матей не был способен играть в подобные игры. Но все навязывали ему игру. Или ты участвуешь в ней, или поднимаешь руки вверх, признавая свое поражение.

Иванову привели в чувство, стали успокаивать. Она выжила. Три-четыре человека поехали проводить ее до дома. Вызвали «неотложку». В больнице не оказалось свободной. Нашли в другом районе. Всем объясняли, что «неотложка» нужна для медсестры Ивановой, уволенной медсестры Ивановой. Ей стало плохо на собрании, когда был поставлен вопрос о ней. Люди на другом конце провода поняли, что вопрос еще не снят с повестки дня, что Иванову обсуждают на собрании. Кое-кто мог бы задать справедливый вопрос: если Иванову уволили, зачем ей там было присутствовать? Что-то не очень понятно. Но факт остается фактом — просили прислать «неотложку». Нездоровая атмосфера в этой заводской поликлинике. Она и раньше-то оставляла желать лучшего, а сейчас там все обострилось до предела.

Иванову унесли, а Григоров крутил головой, поглядывал на потолок, словно спрашивая, продолжать собрание или нет. Предложили докончить свое выступление Поповой. Она отказалась. Понятно почему. Она так расстроена, что не может говорить. Хочет еще кто-нибудь высказаться? Желающих не оказалось. Хватит. Достаточно. Все поглядывали на часы. Пора заканчивать.

— Давайте послушаем и другую сторону, — предложила Велева. Она всегда ратовала за справедливость. Она подписала больничный Станке и считала, что была права; но паника, поднявшаяся вокруг Ивановой, не очень нравилась ей.

«Давайте послушаем другую сторону!» Это было немаловажно, хотя Велева не ставила далеко идущей цели. Зато она напомнила собравшимся, что есть и другая сторона, в той же степени заинтересованная. Мы не можем разойтись, не выслушав обвиняемого. Именно это имела в виду седовласая добропорядочная Велева.

Наступила очередь Матея. Он направился к столу, покрытому красным сукном. Задумчивый, спокойный. Я пристально вглядывался в него. Светлые глаза, подбородок, губы, голос — все в нем было сама невозмутимость; не внешнее, нарочитое спокойствие — а идущее изнутри, на которое не в состоянии повлиять окружающая обстановка.

— О медицинской сестре Ивановой мне сегодня… — Матей на секунду умолк, — не хотелось бы говорить. У нас еще будет время. К этому случаю мы еще вернемся — не оставим без внимания. Как бы он ни взволновал кое-кого, случай этот заурядный. Более важен случай со Станкой. Она — хроник, страдает сердечной недостаточностью второй степени, и, судя по всему, состояние ее ухудшается, и вскоре мы столкнемся с тем, что у нее будет декомпенсация третьей степени. Работа, которой могла бы заняться больная, исключает всякую физическую нагрузку. Прежде чем отказать больной в бюллетене, я поинтересовался, в каких условиях она живет. Разобраться было нетрудно. Фабрика, где она работает, небольшая, там все ее хорошо знают. Получив очередной больничный лист, Станка не соблюдала постельный режим, покупала таблетки, всевозможные лекарства, принимала их, а сама целыми днями убирала чужие квартиры. Деньги же, которые она зарабатывала, отдавала пьянице-мужу. После такой тяжелой, для нее слишком тяжелой, работы она возвращалась на какое-то время на фабрику, но вскоре снова приходила к доктору Колеву, и тот выдавал ей новый бюллетень. Получается замкнутый круг, ведущий больную к гибели, и я решил разорвать этот порочный круг. Пока я здесь, не позволю, чтобы все шло по-прежнему.

Вопрос серьезный. Не один год Станку лечат неправильно, и ухудшение ее состояния — в значительной степени следствие равнодушия лечащего врача, а именно товарища Колева.

Что должен был предпринять доктор Колев? Не только выписывать бюллетени и лекарства. Столкнувшись с подобным хроническим случаем, он был обязан, да, обязан, не сидеть у себя в кабинете, а пойти на фабрику и заняться трудоустройством больной. Почему, позвольте вас спросить, на этом же предприятии, в проходной, сидит цветущая, здоровая женщина — жена шофера директора, а не Станка? На фабрике есть партийное бюро, есть профком и, наконец, местное руководство. О состоянии Станки там всем известно, и полагают, что ее лечат правильно. На самом деле это не так. Если бы к ней отнеслись с должным вниманием, ее давно положили бы в больницу. Давно. Но поскольку дело это хлопотное и сложное, сопряженное с волокитой, с необходимостью проявить настойчивость, Колев не сделал того, что ему следовало сделать.

И еще. Один промах ведет ко второму, затем к третьему.

Если бы Колев поинтересовался, в каких условиях живет Станка… а он мог бы это проверить, не вставая даже со стула… спросить, например, соседку… конечно, если бы его всерьез беспокоило здоровье пациентки, ему стало бы известно, что она работает на чужих людей, и он, я уверен, тут же поместил бы ее в больницу.

И потом, что это за практика — подписывать больничный после того, как он уже подписан лечащим врачом? На этот счет имеется специальное распоряжение. В нем говорится, что это — обязанность комиссий. И это не случайно. Если бы собралась комиссия — я имею в виду не только случай со Станкой, но и другие, подобные ему, которые мне предстоит еще вскрыть, — наверняка ее трое членов призадумались бы, надо ли выдавать бюллетень за бюллетенем или предпринять что-нибудь другое. Поэтому в дальнейшем прошу вас не приносить мне на подпись больничные. Ими будет заниматься комиссия. Времени у нас достаточно…

— Есть еще желающие выступить?

Стояла гробовая тишина.

— Григоров, тогда закрывай собрание.

Григоров поднялся и объявил:

— Собрание закрыто.

Я догнал Недялков а уже в бухгалтерии.