Станислав Стратиев - Время собирать виноград

Матей пошевелился. Он казался недовольным.

— Ты должен выслушать меня до конца, пусть я повторяюсь, может, это дойдет до твоего сознания. Тотев противопоставит тебя Колеву, Беловскому, любому из нашей поликлиники. И прежде всего — женщинам. Я имею в виду Иванову, Тодорову, Попову и Линду. Пока будете выяснять отношения и клеветать друг на друга, он будет в курсе всех ваших дел, будет вашим судьей, и вы тем самым попадете в зависимое от него положение. А Маргарита Колева будет сидеть дома на телефоне. Иногда и она проявляет инициативу, потому что не любит, чтобы ее забывали и, не дай бог, оказали предпочтение другим. А Тотев, как тебе известно, — опытный часовщик. Да и женщины готовы прийти ему на помощь. Нет, сами они ему не нужны — он давно скинул их со счетов; но стоит в поликлинике появиться смазливой медсестре, лаборантке или пациентке, как они изъявляют готовность ему услужить. Попова хозяйничает в гинекологическом кабинете, Иванова — в диетических столовых, где хватает официанток, а у Линды есть приятельницы. Все помогают ему чем могут, а он, имея за плечами богатую практику, стал докой в этих делах — так что проблем никаких. Со своей стороны Тотев покровительствует Колеву, а женщины (знаешь, сколь они горласты) вопят на каждом перекрестке, что Колев — лучший специалист, и водят ему домой пациентов. Один соорудит ему гардероб, другой — электрический бойлер, третий оставит бутыль с домашним вином. В свою очередь Колев покровительствует женщинам: у каждой ведь есть свои интересы, я тебе уже говорил. Что касается Беловского, он — предводитель воинства бездарей, двоечников и троечников, которые с грехом пополам стали врачами. Он устраивает их дела, помогает им, а они величают его «братом», и он чувствует себя превосходно, потому что при нем такая орава, над которой он возвышается на целую голову. Такова наша заводская поликлиника. Я мечтаю о том дне, когда сюда подъедут два грузовика и перевезут всех нас в один из закоулков Первой рабочей больницы. А там работает добрая сотня врачей, и мы рассеемся, исчезнем, растворимся среди них. Поликлиника наша — словно барахолка… и не только из-за местонахождения, но и по самой своей сути. А пока она, так или иначе, продолжает существовать. Как и ее сотрудники — Тотев, Колев, Беловский, женщины… Где в этой веренице твое место, Матей? Ты лишь путаешься у них под ногами. Нарушаешь гармонию. Ты не из тех, кто мог бы с ними сработаться. Это ясно. Поэтому они сначала припугнут тебя, а потом уберут.

Я не позволил Матею прервать себя и продолжил:

— Я бы не стал говорить тебе всего этого, будь я уверен, что их намерения не увенчаются успехом. Тебе известно, что они делали, что говорили, сколько энергии потратили, чтобы доказать, что ты не умеешь работать с людьми — и это уже принято к сведению. К сожалению, ты сам помог им в этом.

— Одним словом, — обобщил мой друг, — я должен изменить себя не только ради Лены, но и здесь стать другим. Что же тогда от меня останется? Мне казалось, главное — чтобы человек оставался верен самому себе. Себе, своим принципам, убеждениям. Всю жизнь докапываешься до какой-то истины, до какой-то правды — и вдруг необходимо перестроиться, чтобы поражение не оказалось двойным. Вот почему мне обидно и досадно. Работу себе я найду. Никого не выбрасывали на улицу, не выбросят и меня. Мне не свойственно переоценивать себя, более того, я вообще никогда себя не переоценивал и не превозносил, но и я, как любой человек, сумел кое-чего добиться в жизни. Это не громкие слова. И вот сейчас вы мне заявляете: поворачивай назад и начинай с другого конца. Даже пусть я хвалил кого-то — всем, если тебе верить, казалось, что я бранюсь. Хорошо, я стану говорить вкрадчиво, мягко и даже начну пить сырые яйца, если вас раздражает мой тембр голоса. Честное слово, я и подумать не мог, что обо мне будут судить по моему голосу, а не по принципам, за которые я выступаю.

Матей помолчал; наконец сказал:

— Но коли взялся за гуж — не говори, что не дюж.

Наверное, Матей действительно что-то предпринял, если начали говорить:

— Да он же трус!

И потом, разбившись на группки:

— Он пошел к Колеву извиняться.

— Не предупредив его.

— Не предупредив. Я был против ошибок, сказал, но не против тебя.

— Я не против тебя… — замурлыкала в коридоре Линда, разносившая папки. — Не против тебя.

Так появился на свет шлягер.

Но шлягеры исполняют тихо и не везде. Со стороны казалось, наша поликлиника жила обычной, нормальной жизнью. На скамьях в ожидании приема сидели пациенты; в цокольном этаже они сидели возле моего кабинета и лаборатории Нинова. Над нами был кабинет Колева, а еще выше располагались кабинеты стоматологов и Беловского. Внешне как будто ничего особенного.

Но вскоре меня смутил и слегка напугал один факт. Мы собрались на пятиминутку. По ее завершении Матей, как правило, никогда не задерживался у себя в кабинете, а выходил вместе со всеми, чтобы заглянуть к кому-нибудь из врачей, или поехать на предприятие, или просто проводить нас. И вот, когда мы столпились у двери, собираясь разойтись, я увидел, как Колев, что-то объясняя Матею, соглашаясь с его словами, положил ему руку на плечо и с готовностью произнес:

— Так, брат, мы и поступим.

Я торопливо сбежал по лестнице и нырнул в свою комнату. Крикнул:

— Следующий!

Но из головы не выходило слово «брат». Пусть даже оно обронено случайно, а рука на плече, почти объятие! Недостойно Матея. Скверное предзнаменование!

Когда у меня появляется предчувствие — притом плохое, имеющее отношение к поликлинике, — оно, как правило, сбывается. Как я уже говорил, здание нашей поликлиники — ветхое, расположенное в центре бывшего промышленного района Софии; дом был построен для двух-трех семей. Позднее он много раз перестраивался и достраивался, но некоторые помещения сохранили свой первозданный вид. На верхнем этаже, напротив стоматологического кабинета, — две комнаты, разделенные массивной дверью. Дальнюю комнату, в которую можно попасть лишь через огромную, во всю стену, дверь, занимает главврач. Кабинет тесный. Здесь стоят письменный стол, кушетка и два кресла. В большой комнате, служившей некогда холлом, мы ежедневно собираемся на пятиминутки, здесь проводятся всевозможные совещания, заседают комиссии, когда начинаются профилактические осмотры, в ней же принимает офтальмолог, а иногда сидят больные, пришедшие на прием к стоматологу и физиотерапевту, поскольку коридор перед этими кабинетами слишком узкий и там негде поставить скамейки. Однажды, не снимая халата — чего делать не разрешается, но мне позволено, так как я слыву человеком своенравным и дефективным, что мне на руку, поскольку подобное мнение помогает моим мыслям свободно парить, — я отправился в кафе напротив, чтобы выпить чашку кофе, а когда вернулся, увидел, как несколько человек тащили довольно солидный по размерам, тяжелый, старинный письменный стол. При нашей тесноте только такого стола и не хватало! Я не имел понятия, куда его волокут. Матей отсутствовал — взял недельный отпуск. Лена не была в Будапеште, она решила съездить туда по туристической путевке, а в последний момент в группе оказалось одно свободное место, и Матей поехал вместе с Леной. На семь дней. Дня три или четыре уже прошло. Наверное, подумал я, пока Матей в отпуске, ему решили поменять стол, но этот мне показался тяжелым, грубым и громоздким. Навряд ли ему понравится.