Станислав Стратиев - Время собирать виноград

Иванову восстановили в должности. Если бы Тотев и его отдел при горсовете не сделали этого, она бы пошла выше, в министерство. Принялась бы там жаловаться, и ее все равно бы вернули на прежнее место. Она — одна из старейших сотрудниц, до пенсии ей всего несколько лет; профком больницы неоднократно ее награждал, ее ставили в пример как отличника производства. Она знает свое дело, хорошо знает каждую столовую. Просто так она не сдастся! Будет жаловаться. И все узнают, что в адрес отдела, которым командует Тотев, поступило несколько заявлений. Жалобы, объяснения, комиссия по расследованию — именно этого Тотев и не допустит. Никаких конфликтов и проблем — он отлично справляется со своей службой. А Иванова годами ходила бы по кабинетам. Ведь ждала она двадцать три года смерти своего врага, а когда он умирал, села в поезд, долго ехала на нем, пересаживалась в автобусы и наконец вошла к умирающему, наклонилась к нему и прошипела ему в лицо: «Умираешь? Туда тебе и дорога!»

Иванова жаждала одного — чтобы ей дали возможность работать. Санитарное просвещение в поликлинике не на высоте. Необходимо внушительное помещение, где можно было бы развесить таблицы, диаграммы, лозунги. И столик с брошюрами о вреде курения, алкоголя; такие брошюры должны быть всюду в поликлинике, где есть свободное место. Поэтому следует комнату для заседаний превратить в кабинет санитарного просвещения. Больше всего в нем нуждаются язвенники, большинство из которых питаются в диетических столовых. Просто необходимо место, где им будут объяснять, напоминать лишний раз (хотя они уже это слышали от лечащего врача), какое огромное значение имеет режим и умение избегать раздражителей. Восемь часов работы, восемь часов отдыха и восемь часов сна. Разумное использование выходных и праздничных дней. Все это Иванова и будет им вдалбливать. А она, безусловно, умела это делать. Никто в этом не сомневался.

Кроме того… это даже прекрасно, что их с главврачом будет разделять лишь тяжелая дверь… Вы сами понимаете, коллеги… мы все уважаем доктора Василева, ценим его, нам хорошо известны, его работоспособность и пристрастие к труду… но ему нужен помощник, нечто вроде секретаря, который в его отсутствие мог бы отвечать на звонки и, если случай не терпит отлагательства, разобраться. Доктор Василев может находиться где-то на объекте или в отпуске (он тоже человек!), и поэтому для пользы дела перед его кабинетом должен сидеть человек, который и будет его замещать.

Мы знаем, дорогие коллеги, что кое у кого возникнут возражения. Без недоразумений не обойтись. Работа у нас трудная. Вы сами знаете, сколько больных вы принимаете за день, а кроме того — заседания, комиссии, профилактические осмотры, посещение предприятий. Труд наших врачей тяжелый. Мало кто его по-настоящему ценит. И естественно, что при таком напряжении, когда врачу некогда заняться своим здоровьем — так он загружен, — возникают сложности в отношениях сотрудников. Но мы должны бороться с этими сложностями. Должны преодолевать их. Для того и существует коллектив. Побеседуем с одним, с другим, выясним, что их разделяет. И нельзя забывать о бдительности. Если мы установим, что кто-то впал в амбицию, примем соответствующие меры. Никакого высокомерия! Никаких капризов! Есть у нас сотрудница, человек известный, всеми уважаемый, не раз получавший награды. Она заявила, что хочет работать, и по собственной инициативе стала заниматься санитарным просвещением, от которого, надо признать, у нас все отлынивали и которому не придавали должного значения. Она же создала уголок, нет, кабинет и даже маленькую библиотечку. Мы еще раз повторяем: мы не допустим высокомерия. Как и злых шуток. Каждый имеет право носить в своей сумке что хочет: книги, пирожные, орехи. Как можем мы рыться в сумке медика, наконец, гражданина. Мы — люди в белых халатах, в наших руках — здоровье человечества, а мы устраиваем обыски. Если мы примемся обыскивать каждого сотрудника при выходе из поликлиники… к примеру, зуботехника, который вынес немного гипса, чтобы замазать дыры у себя в комнате. Дело не в том, подходит такой гипс для замазки дырок в стене или нет. Вы сами понимаете, что мы имеем в виду другое. Речь идет о клеветниках, распространителях сплетен. Скажите, кто из вас присутствовал при осмотре сумки? Вам должно быть известно, как поступает с кляузниками здоровый коллектив!

Итак, в один из тех семи дней, когда Матей отсутствовал, Иванова перебралась в комнату, расположенную перед его кабинетом: устроилась за письменным столом, нашла краску для плакатов, ватман, и меньше чем за сутки холл превратился в образцовый уголок здоровья.

Единственное, что мне оставалось сделать, — пойти к Недялкову.

— Ну… что?

— Матей по возвращении должен сохранять полное спокойствие.

— А ты бы мог его сохранить? — спросил я. — Предположим, ты уехал в отпуск, а в это время восстанавливают Иванову и сажают ее у тебя перед носом. Любое слово, интонация, повышенный тон — все фиксируется и передается с комментариями. Преувеличивается. Истолковывается неправильно. Сама Иванова будет молчать. Вести себя кротко. Зато остальные будут делать свое дело — разносить и раздувать слухи. Они крепко спаяны, а Матей одинок.

— Почему же? — спросил Недялков.

— И ты меня спрашиваешь почему? — закричал я. — Чтобы он не был в одиночестве, нам нужно его поддержать. А ты, испугавшись, как правоверный ереси, заявил, что отказываешься принимать участие в борьбе группировок. И Матей отказывается. Потому он и остался один. Не ты и не я… не станем бороться против Поповой, Тодоровой и пискли Линды. Не прерывай меня! Нас на это не хватит. Нам это не к лицу. Мы способны лишь стоять, скрестив руки. Мы — аутсайдеры.

— Что значит «аутсайдеры»?

— Так называют горе-спортсменов.

— Я постараюсь поговорить кое с кем, — после долгого молчания пообещал Недялков.

— Была бы от этого польза!

— Я не очень верю, — ответил Недялков. — Что бы я ни сказал, мои доводы покажутся неубедительными… сумка с пирожными, медсестра, которую перевели и опять восстановили… вся эта история выглядит дешево.

— То-то и оно. Они нарочно ее сделали таковой. Любой нормальный человек скажет, что все это ерунда. Допустим, я соглашусь с ним. В самом деле пустяк. Но тут следует добавить: как быть с Матеем? С каких это пор судьба человека стала разменной монетой? Да, заглянул в сумку. Обнаружил в ней пирожные, но… разве человек и пирожные равнозначны? В чем он виноват? В том, что не обнаружил там нейтронную бомбу? Пожалуйста, объясни, о чем мы сейчас рассуждаем: о том, что якобы было в этой чертовой сумке, или о том, что в ней находилось в действительности? Мысля масштабно, мы зачастую забываем о традициях. Я мелочен, как и мой наставник, чернильная душа, который за целый день съедает один-единственный бублик и кабинет которого похож на нору хорька; зато он старался подбирать слова так, чтобы ни одна сволочь не могла придраться к нему. Масштабно… стоит мне услышать это, как я белею от злости. Да, существуют люди, институты, которым положено думать масштабными категориями, заглядывать в будущее. А нам, простым смертным… Конечно, хорошо, что ты уважаешь кого-то там из Старой Загоры или Вроцлава, но прежде всего ты должен быть добрым и справедливым по отношению к тем, кто сидит рядом с тобой, за соседним столом или в соседней комнате. Поначалу твои добродетели распространяются на тех, кто в одном метре от тебя, и уже потом ты этот метр превращаешь в километр. «Я люблю всех людей!» — говоришь ты, а я тебе не верю. Ты сознательно увеличиваешь дистанцию, чтобы избежать ответственности. Я же предпочитаю малые расстояния, меня волнует то, что находится в одном метре от меня, что спрятано в сумке. Матея нужно защитить, и именно теперь, когда они пытаются его сбить с толку, опутать… они тянут его на дно, чтобы он уподобился им, перестал быть самим собой.