Андрей Гуляшки - Новеллы и повести. Том 1

— Шутки шутками, Румен, но я в самом деле должна пойти… Все мои вещи там… Даже одеться не во что, если похолодает.

— Возражений нет.

— Я серьезно…

Она присела на корточки, раскрыла чемодан и стала рыться в нем. Присел рядом и Румен, а старая молча вышла из комнаты, чтобы оставить их наедине, радуясь их детскому веселью.

Действительно, все их богатство умещалось в одном чемодане. Лиляна начала оживленно рассказывать о своих платьях, которые остались у нее дома. Румен рассеянно слушал ее и, поскольку ничего не понимал в платьях, поглаживал блестящие перья курицы и бросал время от времени: «Да, да!» А это еще более воодушевляло Лиляну, потому что она теперь уже думала о пианино, об учительнице, о картинах в старинных рамах и о круглом столике, на который каждый день ставила стеклянную вазу с цветами.

— В новой квартире у нас тоже будет три комнаты… Для папы и для мамы, для пианино… Для нас двоих… Ты должен подружиться с папой! Он очень добрый… В самом деле!

Румен приложил клюв курицы к своей щеке и сказал:

— Правда?

Лиляна шутливо хлопнула его по руке.

— Слушай, что тебе говорят! Будь серьезным!.. Когда построят новую квартиру, переедем к нашим… За это время я поступлю в консерваторию… А ты найдешь работу… Не знаю только, может быть, не на заводе… Какую-нибудь более чистую работу.

— Ко-ко-ко!

— Ты меня не слушаешь, Румен!

— Еще как слушаю!

На улице уже совсем рассвело. На стеклах открытого окна трепетали первые солнечные лучи. В комнатке стало вдруг светло и весело. Железные предметы, инструменты, старые часы, маленькая наковальня, сложенные в углу, вдруг ожили. На кровати и на кушетке красками заиграли летние платья Лиляны. Она вынула их, чтобы выбрать самое нарядное, переодеться и тогда лишь пойти к своей матери. Ей хотелось показаться в лучшем виде. Румен не вмешивался в это дело. Он оставил курицу под кроватью и начал собирать разбросанные по комнате детали. Занимаясь каждый своим делом, оба на миг притихли. И когда встретились взглядом, стало им вдруг весело. Они шагнули навстречу друг другу и поцеловались.

— Уверяю тебя, — сказал он, — я не буду его злить!

Лиляна взъерошила его волосы.

— Честное слово! — повторил он.

Через час все было готово — постели заправлены, комнатка приведена в порядок, платья повешены на деревянную вешалку за дверьми. Румен усердно помогал жене. Наконец она остановилась на лимонно-желтом платье с короткими рукавами и большим вырезом, решив в нем явиться к матери.

Приближался полдень. Лиляна готовилась уже выйти, как кто-то постучал в наружную дверь. Они переглянулись. В комнату вошла баба Марийка с зеркалом под мышкой.

— Что это? — спросили они.

— Сват принес… И просил его извинить за вспыльчивость.

Баба Марийка оставила зеркало на кушетке, приставив его к стенке, и ушла. Лиляна смотрела на свое отражение в зеркале и не знала, смеяться ей или плакать.

Дела Румена Веселинова приближались к благополучному концу. Всего неделю соседи говорили о легкомысленном его поступке, да он не слушал их. Люди были заняты своими заботами, у них не оставалось времени заниматься всякими историями. К тому же тут как раз началось и временное переселение в другие кварталы города — пока будут построены для них новые дома, — и они не имели лишнего времени для пересудов и критики. Это успокаивающе подействовало и на полковника запаса, ведь он больше всего заботился о собственной репутации. Разумеется, он не отказался от своего намерения расстроить этот глупый и бессмысленный брак, но изменил тактику, потому что боялся скандала. Он сосредоточил внимание на женщинах — эта сила способна расплести и более запутанные узлы.

В первый же день, когда Лиляна пришла навестить мать, к ним якобы случайно пришли две тетки: одна из них была измученная с виду старая дева, другая — учительница музыки, вдова. Если прибавить к этой группе и мать Лиляны, за которой, как столб, стоял полковник запаса, можно более или менее ясно представить себе обстановку, в которую попала сразу после замужества молодая и неопытная особа.

Все, разумеется, поздравляли ее, но тут же выражали свое удивление тем, что такой молодой уже связала себя. Тетки еще не видели его. Говорили — «его», потому что не хотели называть по имени. Учительница музыки, в отличие от теток, видела Румена, однако он не произвел на нее должного впечатления. Все три женщины просили Лиляну как-нибудь представить его. Только, трещали они одновременно, больно уж он остер! Хотели сказать «невоспитан», но из деликатности не произнесли этого слова. Начали разговор и по поводу его профессии. Учительница музыки сказала, что он монтажник. Лиляна заметила, что он не монтажник, а монтер и что это не одно и то же. Учительница музыки снисходительно засмеялась и добавила, что у нее идиосинкразия к технике. Лиляна не поняла этого слова, и это несколько задело ее. Затем они заставили ее что-то сыграть на пианино и все три разом воскликнули, что пальцы ее одеревенели. Обвинили опять же монтажника. Мать Лиляны согласилась с этой констатацией. Наконец перешли к будущему. Здесь больше всего говорила учительница, потому что ей, как никому другому, полагалось заботиться о будущем своей ученицы. И три женщины решили, что техника не совмещается с искусством, а посему Лиляна должна отказаться от искусства. После этого заговорили о платьях. Сколько их у Лиляны? Мать сказала, что шесть и два костюмчика, сшиты весьма элегантно, у лучшей софийской портнихи. Старухи удивились. Они часто удивлялись, вытягивая вперед шеи, словно гусыни на водопое. Это отчасти забавляло Лиляну, но больше нервировало, потому что эти женщины знали, куда кольнуть ее. Они спросили, например, есть ли у монтажника гардероб для этих платьев? Лиляна ответила, что у него только одна деревянная вешалка. Старухи продолжительно воскликнули: «О-о-о!», а одна из них закашлялась, так как взяла слишком высокую ноту. Лиляна подала ей стакан воды. Старушка отхлебнула глоток, вытерла слезы и долго не могла ничего выговорить, потому что поперхнулась. Остальные две не переставали молоть языком. Они всякого могли бы загнать в дом сумасшедших, стоило им только захотеть этого.

Так прошли первые дни. Лиляна ничего не рассказала своему мужу. Боялась, что он запретит ей в дальнейшем ходить к матери. Она замкнулась в себе, стала молчаливой. Единственным ее утешением были уроки музыки, которые немедленно возобновились, потому что этой осенью она должна была держать экзамен в консерваторию.

Мусинский почти перестал разговаривать с ней, но старухи, чуть ли не ежедневно заявлявшиеся в дом, находили каждый раз перемены в ее лице и манерах. А однажды сказали, что от нее пахнет машинным маслом. С тех пор Лиляна начала заботливо душиться, смущенно спрашивая у матери: «Чувствуешь что-нибудь?» Мать отвечала: «Слабо, но все же чувствуется… Они грубые люди, доченька моя, сколько ни мойся, не сможешь отмыть их запах!»