Андраш Беркеши - Друзья

— Ирма, дорогая, бояться ребенка?! С чего бы?

— Ты представить себе не можешь, сколько строптивости, сколько убийственного упрямства и непримиримости в этом парне.

— Жизнь его сломает. Я свою породу знаю. С ним тоже можно поладить без кровопролития.

— Ну вот и попробуй!

— Ладно, — произнес Жига Балла. — Я его усмирю. Любовью. Требовательной любовью.

В комнату заглянула Бори. На ее смазливом личике застыло удивление. Огромные, черные, как смоль, глаза преданно смотрели на хозяйку.

— Простите, госпожа, могу я убрать со стола? — боязливо спросила она.

Ирма с головы до ног смерила взглядом хорошенькую, ладненькую девушку, взгляд ее задержался на высокой груди служанки. «Она, вероятно, будет следующей, — подумалось Ирме, — и с ней тоже мне придется делиться. Ну уж нет».

— Подойди-ка поближе, Бори.

Девушка опасливо приблизилась к хозяйке. Ее блестящие черные волосы были аккуратно заплетены в две косички. Юбку, блузку и кофту она утром тщательно выгладила. Свежесть так и исходила от нее.

— Сколько тебе лет, Бори?

— Семнадцать исполнится на троицу.

— У тебя парень есть?

Девушка смущенно потупилась.

— Нет, госпожа.

— Тебе у нас нравится?

— Очень.

— А если я тебя завтра утром рассчитаю и отпущу на все четыре стороны?

— За что, милостивая госпожа? — в голосе служанки звучал неподдельный испуг.

— А что бы ты тогда сделала?

— Утопилась бы в озере, — едва слышно произнесла девушка.

— Ну, ладно, Бори, — внезапно сменила тон Ирма. — Забудем этот разговор. Ты девушка трудолюбивая, чистоплотная, и вообще ты мне нравишься. Но в дальнейшем, прежде чем что-либо сделать, подумай хорошенько. Если же ты попытаешься злоупотреблять моей добротой и хорошим отношением, лучше сразу уходи отсюда подобру-поздорову. Тогда тебе уже никто не поможет. Никто, поняла? Даже хозяин. А теперь можешь убирать со стола.

Девушка поспешно схватила руку Ирмы и поцеловала в знак благодарности.

— Спасибо, милостивая госпожа. Большое спасибо.

Когда девушка вышла, Жигмонд Балла уставился на жену.

— Зачем ты разыграла эту сцену? — спросил он. Настроение у него явно испортилось.

— Я хотела довести до твоего сведения, что мне не хотелось бы терять эту прилежную служанку. Оставь Бори в покое.

Жига Балла поднялся со стула.

— Выходит, ты мне не веришь?

— Нет. Хотя и очень хотелось бы.

Во второе воскресенье июня Имре с первыми лучами солнца отправился к другу. Он торжествующе сообщил, что тетка с дядей уехали в Мохач и вернутся только поздно вечером. Поэтому у Имре весь день оказался свободным. Узнав об этом, Миклош от души обрадовался. После завтрака мальчики решили пойти на озеро удить рыбу.

— Виноград надо бы опрыскивать, сынок, — сказала мать, — а то бабушке одной трудно. Просто не знаю, что случилось. Откуда в этом году столько тли?

— Ее здесь всегда хватало, — возразила старушка, поглаживая поясницу, — только средства против нее были получше. — Она повернулась к мальчикам. — Идите, касатики, идите. Я сама опрыскаю, как-нибудь справлюсь.

— Неужели, бабушка, ты думаешь, что я тебя горбатиться заставлю?! — решительно запротестовал Миклош. Он посмотрел на друга: — Поможешь?

— Конечно, — ответил Имре, — а вы, бабушка, передохните. Мы быстро с этой тлей разделаемся.

На озеро ребята отправились в восемь часов утра. Снасти они несли в холщовой сумке. Имре шел босиком, тапочки он оставил в доме приятеля.

— Двинем в сторону замка, — предложил Миклош. — Пересечем склон и выйдем на дорогу у Сада сожалений.

Имре, не возражая, пошел следом за другом.

— А почему сад этот так странно называется? — полюбопытствовал он.

— Точно не знаю, — обернулся к нему Миклош, — но отец рассказал мне одну историю. Только не знаю, правда ли это. — Он остановился, поджидая Имре.

Имре Давид был почти на голову выше Миклоша, выглядел более мощным и мускулистым, хотя и Зала отнюдь не числился в слабаках. Пропорционально сложенный и хорошо физически развитый, он ловко двигался по петляющей между кустов тропинке.

— Вот эта сторона холма, — показал он, — вся была каменистая, в валунах. А знаешь, сколько здесь земли? Почти сто хольдов. И сторона южная. Все время на солнце. Только никто ее не обрабатывал. Она как бы под паром была. Так отец говорил. Боярышник, земляника, клубника, клюква здесь всегда были отменными, потому что сама почва хорошая. Старый барон Сираки разделил землю на небольшие участки и продал по дешевке. В основном швабы у него покупали. Зоннтаг один купил хольдов пять. Немцы наняли рабочих, очистили землю от камней, большие валуны даже взрывать пришлось. Потом всю землю пропахали трактором. Управляющий Зоннтага сказал, что тут следует сажать фруктовые деревья, дескать, сам господь бог это место для садов предназначил. Холм защищает эту сторону от северного ветра, солнца здесь, мол, предостаточно. Он уверял, что здесь даже сладкие каштаны можно сажать. С управляющим согласились, склон засадили фруктовыми деревьями, и они очень быстро начали плодоносить. Когда первый урожай снимали, никто глазам не поверил, так он был велик. Видел бы ты, какая здесь весной красотища! Все цветет, дух захватывает! Ну, отец рассказал мне все это и говорит: когда через несколько лет старый барон увидел такое чудо, он прямо окаменел от неожиданности. А потом принялся сокрушаться: «Как мне жаль! Как жаль, что я продал эту прекрасную землю!» Вот с тех пор и появилось название Сад сожалений. Кстати, у твоего дяди тут тоже есть участок.

Кустарник кончился, тропинка пошла в гору круче, подростки шли через настоящую акациевую рощу. Пройдя сквозь нее, очутились на вершине холма. Внизу виднелись домики поселка. Ребята уселись на небольшой валун передохнуть.

— Ну, впрямь будто карта, — заметил Имре. — Каждый домик как на ладони. Сюда бы подзорную трубу. Можно было бы кому-нибудь в окошко заглянуть.

Миклош, прищурившись, поглядел вниз. Ему показалось, что на улицах Бодайка царит необыкновенное оживление. Особенно много мужчин сновало по улицам поселка. Миклош бросил взгляд на друга.

— Смотри-ка, сколько народу! Куда это они направляются? На мессу, что ли?

— На мессу еще рановато, — сказал Имре, взглянув на безоблачное голубое небо, словно по солнцу пытаясь определить, который час. — Богослужение в одиннадцать начинается. А сейчас еще и девяти нет.

— Верно, — кивнул Миклош. — Тогда куда ж их черти несут?

— Сказать? — с некоторой гордостью ответил вопросом на вопрос Имре. Дескать, хоть он и не местный, а все же больше осведомлен, что здесь делается.

— Так ты знаешь? — удивился Миклош.

— Ага. Они на митинг идут.

— На митинг? А куда это?