Андраш Беркеши - Друзья

Балинт Чухаи частенько наведывался к Михаю Зале, но никто не знал об этих встречах. Приходил он обычно по ночам, когда жители поселка уже видели десятый сон. Пробирался задами, крадучись мимо коровников и конюшен, и проскальзывал в дом через черный ход. Дверь уже была открыта — Михай Зала его ждал. Зная о бедственном положении товарища, Балинт никогда не являлся с пустыми руками, вечно что-нибудь приносил: то сало, то яйца, то муку.

Они сидели на кухне, не зажигая света, и тихо беседовали. Сколько Миклош ни пытался подслушать, о чем они секретничают, как ни напрягал слух, все было напрасно. Мальчик понимал: эти посещения следовало держать в тайне, чтобы ни одна живая душа не узнала. Но ведь Имре — не просто «живая душа», а его друг. А какие могут быть секреты между друзьями? И Миклош, естественно, поделился этой тайной с другом.

— Интересно, о чем они разговаривают, — вслух подумал Имре.

— Бог его знает. Наверно, какие-нибудь планы строят.

Ребята расположились на берегу озера, в тени ивняка. Вода возле берега была кристально чистой и прозрачной, и под лучами солнца они без труда различали даже мельчайшие камушки. А чуть подальше, где дно понижалось, вода становилась иссиня-зеленой: так в зеркале озера отражалось небо. За легкой дымкой тумана просматривались контуры разрушенной крепости на другом берегу.

— Ты не говорил отцу, что мы тоже станем коммунистами?

— Нет еще.

Имре бросал в воду камушки, задумчиво наблюдая за расходящимися кругами.

— Миклош, скажи, а ты знаешь, что такое коммунизм?

Миклош пожевал выдернутую из земли травинку.

— Вообще-то в точности не знаю. Только знаю, что не будет господ. И каждый получит землю и все прочее. И у Зоннтагов отберут фабрику. И поместье. Наверно, и замок тоже. Хотя в этом я не уверен. Им ведь тоже жить где-то надо.

— Ну конечно. Но я не представляю, как мы отберем у них завод и землю.

— Наверно, снова будет Красная армия. И тогда мы тоже станем красноармейцами, получим оружие. Я думаю, что отец именно это и обсуждает с Балинтом Чухаи.

— А как насчет фольксбундовцев? Дядя Жига говорит, что они предатели и надо ставить их к стенке.

— А что? Прикажут — поставим. Я бы с удовольствием пристрелил этого Бауэра. И еще знаешь кого?

— Ну? — Имре с любопытством взглянул на друга.

— Казмера. Ты знаешь, что он готовится в офицеры?

— Знаю. В военном училище. А скажи, ты в самом деле мог бы убить человека?

Миклош ответил не сразу:

— Не знаю. На словах-то это легко. Нет, просто так не смог бы. Вот если б на меня напали — другое дело.

— А я никого бы не смог убить.

— Но если будет революция, тогда придется убивать. Так говорил Балинт Чухаи. Он сказал: революция — это борьба не на жизнь, а на смерть. Настоящая война. Или мы их, или они нас.

— Я не хочу, чтоб была война, — отозвался Имре. — А дядя Жига говорит, что ее все равно не избежать. Немцы хотят начать войну.

— И мой отец тоже так говорит.

— А ты знаешь, что и дядя Йожеф вступил в фольксбунд?

— Да ну? Откуда тебе известно?

— Он сам сказал. Тетке Ирме по секрету признался. Я случайно услышал.

— Значит, он тоже предатель! — заключил Миклош.

…Однажды осенним вечером к Михаю Зале внезапно нагрянул учитель Богар. Хозяйка обрадовалась гостю, засуетилась, постелила чистую скатерть, вытерла стулья. Михай, пожав учителю руку, поставил на стол кувшин с вином и бокалы, не торопясь раскурил трубку.

— А где Миклош? — спросил Богар, тоже закуривая.

— Еще на заводе. Ждем с минуты на минуту. — Зала помрачнел. — Камень у меня на душе, господин учитель. Со стыда просто не знаю, куда и деться. Надо ж было мне дожить до такого, чтоб ребенок меня содержал! Пристроился я тут на поденщину, к Фюртам. Но знаете, какие это гроши. Хотя, конечно, им и на том спасибо. Хозяйка у меня совсем расклеилась, ей работать вовсе не под силу.

— Вы до сих пор ходите в жандармерию отмечаться?

— Да. Но сказали, что это последний месяц. Потом, конечно, полегче будет. Смогу поехать куда-то, поискать работу. — Он поднял бокал. — Ваше здоровье, господин учитель!

— Будьте здоровы, дядюшка Зала!

Они выпили. Зала вытер ладонью губы. Морщины на его лице окаменели.

— Не знаю, как вас, господин учитель, а меня в последнее время сильно беспокоит, что творится в мире.

Богар пригладил усы, улыбнулся:

— И что же творится?

— Какая-то ужасная катастрофа надвигается. Этот Гитлер собирается ввергнуть весь мир в пучину. И у нас в стране растет число его приверженцев. Ну ладно бы среди таких, как этот придурковатый Бауэр со своей шайкой. С этими все ясно. Но и среди венгров тоже. Не знаю, замечали ли вы, как сейчас оживились правые.

— Я вижу. И даже ощущаю это на своей шкуре. — С лица Богара исчезла улыбка. — А вам не кажется, дядюшка Зала, что причиной такого оживления и у нас, и в Германии является Трианон [10] Речь идет о мирном договоре, подписанном 4 июня 1920 года в Большом Трианонском дворце Версаля, между венгерской делегацией и представителями Антанты. Этим же договором был зафиксирован распад Австро-Венгерской монархии. ? Сейчас появился некий человек, то бишь Гитлер, которому ничего не стоит взять и нарушить Трианонский пакт. К тому же не забудьте, что уже полтора десятилетия мы в школах вдалбливаем детям: «Усеченная Венгрия — не страна, объединенная Венгрия — рай». В классе висит на стене плакат, на котором огромными буквами написано: «Нет! Нет! Никогда!» А рядом — «Символ веры». И каждое утро занятия начинаются со слов: «Верую в бога, верую в родину, верую в извечную справедливость господнюю, верую в возрождение Венгрии». Так стоит ли удивляться, если большинству проникнутых духом ирредентизма [11] Ирредентизм — шовинистическое движение, в основе которого — стремление к восстановлению «Великой Венгрии». венгров Гитлер кажется поборником справедливости! Вот и часть Северной Венгрии нам возвернули. Вы, если не ошибаюсь, были красноармейцем?

— Был.

— Ну, так вы сами там воевали, знаете. Удержись тогда Советская республика, не думаю, что вы подписали бы Трианонский мирный договор.

Зала задумался.

— Не знаю, — ответил он, — как бы все обернулось, кабы мы победили. Трудно сказать. А теперь вот утрясен вопрос с Северной Венгрией. И похоже, что нам вернут еще часть Трансильвании. Но не бесплатно. Сдается мне, что дорогой ценой придется нам заплатить за все это.

Учитель молчал.

Рассеянно поигрывая табакеркой, он размышлял: а как бы отреагировал Зала, узнав, что учитель Бела Богар, один из инструкторов профашистской организации допризывников, уже много лет состоит в нелегальной коммунистической партии? Но не может он ничего сказать этому изможденному, исстрадавшемуся человеку, ибо как раз на днях получил от своего связника строгое внушение: Зала внесен в «черные списки», находится под наблюдением, и посвящать его в партийные дела категорически запрещено. Ну ладно, тут еще можно согласиться. Непонятно другое: почему надо скрытничать перед Балинтом Чухаи? Как, черт подери, наладить работу организации, если не доверять людям? Именно так он и спросил у связника, а тот ответил, что, мол, время покажет, а покамест пусть Зала считает его просто сочувствующим. Богар глубоко вздохнул.