Андраш Беркеши - Друзья

— Неужели вы не забыли об этом, ваше высокоблагородие?

— Как можно? — Зоннтаг выпустил изо рта дым. — Честно вам признаюсь, я постоянно вспоминаю, как мы тогда танцевали. Даже помню, что во время танца мне пришла в голову мысль: ах, как жаль, что мы не встретились раньше, когда я был еще свободен!

— Даже не знаю, что вам сказать, ваше высокоблагородие. Вы меня просто в краску вгоняете.

— Не говорите ничего. И не поймите меня превратно. Мне только хотелось сказать, милая Ирма, что вы и сейчас необыкновенно очаровательны. Я все-таки задам вам один вопрос. А вы, если не хотите, не отвечайте. — Он выдержал паузу, как делают актеры перед решающей репликой для вящего эффекта, а затем произнес: — Вы счастливы?

Женщина опустила голову, в замешательстве теребя носовой платок.

— Я — даже не знаю. Иногда мне кажется, что счастлива. А порой чувствую себя настолько несчастной, что жить не хочется. Я счастлива, когда удается снять хороший урожай, а потом выгодно реализовать его. Когда получается то, что я задумала. Счастлива, когда бывает возможность выспаться как следует.

— Я не то имел в виду. Конечно, все, что вы перечислили, может вызвать у человека ощущение счастья. Вне всякого сомнения. Но я имел в виду счастье другого рода.

— То есть? — Ирма взглянула на Зоннтага, как школьница, готовящаяся к первому причастию.

— Счастливы ли вы как женщина? Хорошо ли вам живется с Жигой Баллой? Удачен ли ваш брак? Понимаете ли вы друг друга?

Зоннтаг помахал рукой, разгоняя дым, и с любопытством уставился на Ирму.

— Мне трудно об этом говорить, ваше высокоблагородие. Я евангеличка. Иногда даже жалко, что я родилась не в католической семье. Потому что иногда бы я могла исповедоваться перед своим духовником. Открывать перед ним свои тревоги, желания, заблуждения.

— Я с удовольствием возьму на себя роль вашего духовника. Можете на меня положиться, дорогая Ирма. Не бойтесь. Я не злоупотреблю вашим доверием.

— Слишком велик соблазн, ваше высокоблагородие, — осторожно молвила Ирма. — Но сейчас мне не хотелось бы обсуждать эти вопросы. — Она улыбнулась. — Как-нибудь при случае. Только не сейчас.

Зоннтаг понимающе кивнул.

— Как хотите. Если возникнет такое желание, я всегда к вашим услугам. Помните, что я ваш друг.

— Я это знаю и чувствую. Потому и пришла сюда.

— Слушаю вас, милая Ирма. О чем пойдет речь?

— О моем муже. Его снова призывают в армию. Ваше высокоблагородие, спасите его, умоляю. Что станет с нашим хозяйством, если Жигу заберут?!

Зоннтаг размеренно дымил сигарой.

— Ирма, я мог бы обещать вам помощь и ничего не сделать. А потом сказать: дорогая, я сделал все, что в моих силах. Устроил бы вас такой вариант?.. Ирма, скажу честно: я не могу вам помочь. Мы настолько увязли в этой проклятой войне, что трудно даже представить. Очень велики потери, надо постоянно их восполнять. Если бы ваш муж был квалифицированным специалистом или работал в военной промышленности… Но земледелец… Никаких шансов. Я не сумел добиться брони даже для своего зятя Силарда Леопольда. Он офицер запаса. И вот уже месяц как на фронте. Хотя он, между прочим, директор фабрики. Поверьте, я бы с радостью вам помог, но не могу. Однако обещаю оказать самую действенную помощь в ведении хозяйства. Все, что потребуется. Можете на меня положиться. Поверьте, вы даже не почувствуете отсутствия мужа.

Ирма опустила взгляд. В голосе ее прозвучала скорбь:

— На вас была вся моя надежда, ваше высокоблагородие.

— Очень сожалею, дорогая Ирма. Клянусь, ради вас я решился бы на что угодно. Даже на сумасбродство.

Женщина молчала. Откровенность Зоннтага внесла сумятицу в ее мысли и чувства. Это уже явное признание в любви. Если бы сейчас Пал Зоннтаг сел рядом, обнял бы ее, поцеловал или даже раздел, у нее не хватило бы сил сопротивляться. Да и к чему сопротивляться? Ведь уже долгие годы она жаждет чего-то другого, не того, что получает от Жиги. И тут в голове у нее промелькнула мысль: а может, оно и к лучшему, что Жигу призывают? Ведь тогда она станет абсолютно независимой. Ирма знала, что у Пала Зоннтага со счастьем тоже не все благополучно. У него тучная болезненная жена, намного старше его, к тому же с дочерью от первого брака. Многие утверждают, что женился он исключительно ради того, чтобы завладеть принадлежавшей ей фабрикой, и никогда не любил несчастную Борбалу Кохари, которая, кстати, раньше была недурна собой. Ирма встала, оправила платье.

— Прошу извинить за беспокойство. Вижу, что мне остается уповать только на милость божью.

Зоннтаг тоже поднялся. Все-таки чертовски хороша эта женщина! И до чего умна! Как будто и не из крестьянской семьи. Но ведь в самом деле простая крестьянка. Только богатая.

— Постойте, — сказал он. — А что с этим приемышем?

— С Имре?

— Да-да. Имре Давид, если не ошибаюсь.

Ирма кивнула:

— Негодяй. Упрямый, своевольный.

— Сколько ему лет?

— Пятнадцать стукнуло. Но уже мужик самый настоящий. Сильный, как буйвол. Я его просто бояться начинаю. Особенно сейчас, когда Жиги не будет. Однажды, помнится, я ему всыпала по первое число. Так знаете, ваше высокоблагородие, что он мне потом сказал? Если, мол, я еще раз его ударю, он спалит дом. И я чувствую, что это не пустые слова. Он меня ненавидит. По глазам вижу.

Зоннтаг взял женщину за руку.

— Успокойтесь, милая Ирма. Я вас в обиду не дам.

Женщина словно оцепенела, только дыхание ее участилось. Зоннтаг приблизился вплотную. «Ирма, дорогая…» — прошептал он и, почувствовав, что женщина не сопротивляется, крепко обнял и поцеловал в губы. Ирма не противилась и тогда, когда ощутила на своей груди его горячие ладони.

Жига Балла отправился на фронт, и оттуда полевая почта приносила Ирме его грустные письма. Сначала ее трогали эти послания, так что иногда к горлу ком подступал, но потом она совладала с собой. Не следует расслабляться. Жига не стоит того, чтобы из-за него переживать. Ирма все силы направила на ведение хозяйства, крепко взяв бразды правления в свои руки. Прислуга побаивалась ее. С Имре она обращалась как с последним батраком и хотя и не гнала его из отведенной комнатушки, но питались они теперь порознь. Ирма без конца придиралась к нему, грубила, заставляла работать почти непрерывно, будто желая таким бесчеловечным обращением вынудить его уйти из дому.

В первый день рождества Имре обедал с семьей Залы и с дрожью в голосе рассказывал о своих обидах, о той обстановке, в которой очутился после отъезда дяди Жиги.

— Почему ж ты не уйдешь оттуда? — спросил Михай Зала.

— В самом деле, Имре, мотай ты от нее! — посоветовал Миклош.

— Думал я уже об этом, — вздохнул подросток и загрубевшей мозолистой рукой поднял бокал с вином. — Не могу. Из-за дяди Жиги.